Евгений РАЕВСКИЙ
(Санкт-Петербург)
|
* * *
Когда мне радостью воскликнет темнота,
Повелевая гордо, словно тайна,
Я становлюсь волшебным моментально –
Мы с юной ночью – славная чета.
Пока усталость дня во мне бессильна,
Я кружевлюсь в особом свете слов,
Сонетных строк счастливое число
Спешит на лист восторженно, но стильно.
Слова и звёзды, звёзды и слова –
Всё для тебя закружится в сюжете,
Единственной возлюбленной на свете
Я вышиваю строки-кружева.
Для твоего взыскательного взора
Мой свет и красота его узора…
Шуршащее
Шорохи, шорохи, шествуют шорохи,
Шелест щекочет уши,
Шепчутся листьев шалящие ворохи,
Осень струится в души.
Шлейф тишины за плечами входящего,
Вихрь улетел с шумом,
Смотрят деревья на листья опавшие,
Лес зашуршал думы.
Солнечным шрифтом на просеках золото,
Свет увяданья сонный,
Россыпи бликов – осенние всполохи
Гаснут в траве отрешённо…
Где-то в томлении мира шуршащего –
Голос любви венчальный.
Прелести милых шагов веселящие,
Шорохи, шорохи, шелест случайный…
* * *
Поэзия и пьянство вместе – ложь,
Ложь – наслажденье мнимое, пустое,
Возьми и мысли ядом уничтожь,
И вмиг поймёшь, что попрано святое…
Бездельник, прикрываясь нищетой,
Изыскивал мотивы и причины:
Глумясь над чьей-то подлинной мечтой,
Свою нам лгал под пьяною личиной…
Но полноте! Поэзия не бред,
Кто буйно пил, тот завтра станет сонным.
Что создал бард, когда примкнул он к сонму
Изгнанников желаний и побед?
А свил бы стих из боли и страстей,
Безумный от любви, разлук и горя,
То вспомнил бы, как был убит Орфей
Другим безумьем – властью алкоголя…
У Никольского собора в Петербурге
Удары… Звон… Колокола…
Непревзойдённость восприятья.
Меня здесь музыка нашла,
Чтоб одарить теплом объятья.
Святая солнечность молитв,
Крестосплетенья с блеском неба,
Ветров потеха в стиле битв
И птиц подоблачная нега,
Глаза возлюбленной сирени,
Акаций скромный фейерверк.
Меж ярко слышных песнопений
Власть куполов, смотрящих вверх…
* * *
Влиянье звёзд. Я с ночью в споре.
О Сердце! медленней стучи,
Когда взъерошенное море
Расчешут лунные лучи.
Любовь моя – волшебное дитя…
Любовь моя – волшебное дитя,
Не рань меня, я чист и беззащитен,
Щади крест мой, собой заполоня,
Он на твоей теперь сияет нити.
Не рви, молю, чарующей струны,
Святой, но воспалённой от печали,
Мы вечны, как бы нас ни разлучали
Удары пустоты и тишины.
Вот голос мой, вот слёзы, вот душа,
В залог возьми, как истину, как волю.
Ты, впечатляясь лестью миража,
Меня ввергаешь в страх грядущей боли…
И вне тебя и в нежности с тобой
Не вытерпеть любви святую боль.
* * *
Безлюдный остров. Женские черты,
До слёз родные, до изнеможенья…
А в небе сокол – чудной вторженье,
Парящая душа моей мечты.
* * *
Воздайте старости за немощную гордость,
За слёзы дум, за смелость бытия.
Она нам мудрость дарит не тая
И нашу совесть пробует на твёрдость.
Мы захлебнулись в нищенстве души
И унижаем старость, как тираны –
Стареет всё, чему наносят раны,
Что продают бездушью за гроши.
Настанет день – и каждого из нас
Обложит хворь, в дугу сгорбатит время,
Ударит старость в розовое темя
И в седине застынет напоказ.
Мы лишь тогда ей почесть воздадим,
Когда оценим блеск своих седин.
* * *
На губах твоих солнца привкус.
Изворотливый луч весенний
С губ твоих на мои с весельем
Перебросил влеченья искры…
* * *
Когда во мне всё гаснет и молчит,
Когда сама Любовь меня не слышит,
Я трогаю в себе твои лучи,
Что юностью влекут в миры двустиший.
И вот, как две затейливых строки,
Мы вьёмся, совпадая в двух веленьях,
Дыханьях, поцелуях, изъявленьях,
Поняв, как вдруг становимся близки.
Легко, исповедально, горделиво,
Порою до наивности детей,
В едином откровении игривом
Себя не узнаём в пылу затей.
Я голос вновь обрёл и в счастье верю –
Два голоса к Любви летят быстрее…
Монолог юноши из Афин
Молю: «Люби», я твой от чистых звёзд,
Из нежности гармоний и созвучий,
Доверчиво воззвал счастливый случай
К ногам твоим, как мил мне этот пост.
Буколикой гетер не подкупить,
Им слышатся иные восклицанья,
Пусть таинством бесславного мерцанья,
Но мне дано предвидеть и светить…
Кто вправе порицать мои порывы
И чувства отдавать на суд молвы.
Нет чище мысли трезвой головы,
Не верь тому, кто манит чашей льстивой…
И женщину он выпьет словно мёд.
Он исцелён, а боль взамен даёт…
* * *
Неискренний вокал вечерней птицы,
Назойливы объятья духоты,
В безветрие вонзаются цветы
И просят у прохожего напиться.
Всё ждёт дождя под пытками жарой:
Желания, надежды и тревоги,
И только я один, неистов, как герой,
Жду лишь тебя на трещинах дороги…
* * *
Пленителен твой запах чистоты,
И я плещусь, влекомый чистотою,
По телу твоему одной мечтою –
Что всплеском ласк сейчас ответишь ты.
Не берегись, не прячь от губ моих
Таинственного трепета свободу,
Я создан для тебя, тебе в угоду –
Здесь праздник для единственных двоих.
Не вспоминай о нежности былой,
О прелестях былого совершенства –
И наслажденье вовсе не блаженство,
Где как сравненье помнится другой…
Я несравним, как несравненна ты,
Нет для меня желанней чистоты…
* * *
Написал я в мороз теплом
На снегу колдовские строки,
В настоящем ли я, в былом,
От любви все мои истоки.
Растопило сиянье снег
От добра, от огня, от слова.
Здесь признанье моё ночлег
До утра обрести готово…
Выйдешь ты утром ранним в сад,
Улыбнёшься лучам словесным,
Взгляд твой будет признанью рад,
Сквозь мороз в полыханье вешнем…
Великий Некто
Вспорхнуть бы страстью,
Вспорхнутьвспыхнуть в чьём-то сне
И явь обжечь предчувствием реалий,
Вдруг появиться солнечным извне,
Из чистых бесконечных Зазеркалий,
Стереть улыбкой взгляды всех врагов,
Любовью петь, презреть непониманье,
Предугадать жестокости долгов,
Чтоб не блуждать в позоре и обмане.
И так блестеть талантом и душой,
И так световеленно яркословить,
Чтобы лететь кометою большой,
Которая дополнит в людях совесть,
Которая сильней и громче зла
В родстве с голосовым светоэффектом.
Пусть растревожит мир Великий Некто,
Пусть страсть звонит во все колокола,
Обузданная нежностью словесной,
Пусть скажет всем: «Мне в книге этой тесно…»
