Проза и эссе Дмитрия Киршина
Письмо первое
Добрая, славная О.! Здравствуй!
Наконец-то выдался спокойный вечер, когда нет необходимости думать о времени, а вечность ещё не зажгла звёзды. «В такие светлые часы легко забыть, что все мы грешны…» Быть может, порой и стоит об этом забывать? «В такие светлые часы» художники пишут тонкие, ясные акварели, музыканты превосходят гармонию самой природы, а я… Я сочиняю безответные послания.
Не знаю, достигнет ли письмо адресата, будут ли прочитаны иероглифы чужой души. И всё-таки надеюсь: нет таких чувств, которые остались бы непрочитанными. Ведь мир сотворён для двоих. Твой визави, тайный или воплощённый в живом человеке, один допущен вглубь сердца. Но порой он медлит, не желает войти и, так и не переступив порог, уходит в ночь…
Тусклыми сумерками, едва безмолвие охватит комнату, и песчинки отчаянья перетекут из чаши терпения в чашу безумия, отсчитав первые секунды одиночества, – в этот самый миг твой демон заговорит с душой. Он промолвит: «Омут мало отличается от родника. Да, вода источника чиста и прозрачна. Но разве она лучше утоляет жажду? Да, омут поглощает всякого неосторожно и безоглядно покинувшего постылый берег. Но и ключевой водой можно захлебнуться. Погибель едина – так не лучше ли, не надёжнее ли забыться на дне, в мутном омуте иллюзий?!»
Так говорит демон, и слова его звучат до той поры, пока плач ребёнка не прервёт речи антихриста. Тот самый крик, которым дитя взывает к защите и состраданию. Теперь только он, ребёнок, беседует с тобой на языке слёз и смеха, беды и радости. Как трудно бывает понять его беззлобные истины!.. Откуда в лепете младенца столько светлых чаяний и надежд?! Где и кем хранимы они в надменном, ожесточившемся мире?
Не найдя ответов внутри себя, человек обращается к небу. И Спаситель открывает вещее знание, и утоляет боль, и вдыхает силы. Божественная проповедь длится, длится – всё грознее раскатываются громы разоблачений бренных страстей, всё выше нота скорби о потерянных и заблудших… Но умершее не возвращается. И ты понимаешь: Господь – всевидящий, однако не всемогущий. И снова подступает демон и нашёптывает: «Однажды погибшему – истлевать вечно!..»
За сотни километров вижу усмешку на твоих губах. Мол, сам говоришь: мир сотворён для двоих – для человека и его демона… И не разорвать круг, и всё оканчивается отступлением от божественного замысла.
Удел покинутого – ожидать бесовского увещевания. Когда же ты обретаешь любящего тебя, встречаешь любимого, оберегающего душу твою, – демон молчит, плач ребёнка затихает, и Всевышний согласно кивает земному разговору и даже самому молчанию – глаза в глаза.
Мир сотворён для двоих. И мне день ото дня отчётливее и сильнее верится, что эти двое – я и ты. Ожидаемая встреча с тобой, возможно, развеет желанное видение…
И всё же – до встречи!
М.
Прочитать «Потаённые письма»
Публикуется по изданию: «Есть час на те слова…», выпуск второй.– СПб.: Гамма, 2011
Рассказ «АКСЕЛЕРАЦИЯ»
– Почему ты не спишь, Ваня?
– Так, мама…
– Ладно, расскажу я тебе сказку. Только, чур, засыпай.
В одной близкой деревеньке жила-была девочка Марфенька, и была у этой девочки рассеянная матушка. Вышли матушка с Марфенькой как-то под вечер к нам в село, дядю навестить.
Идут околицей, тут девочка говорит:
– Матушка, смотри, гуси-лебеди!..
– Хорошо, – отвечает матушка и на дочку не глядит.
Идут они полем, тут девочка говорит:
– Матушка, смотри, травушка-муравушка!..
– Хорошо, – отвечает матушка и на дочку не глядит.
Подходят они к нашей мельнице, тут девочка говорит:
– Матушка, смотри, добрый-молодец!..
– Хорошо, – отвечает матушка и на дочку не глядит.
Прошли они по селу, к самому дядиному дому, за калитку, на крылечко… Оборачивается матушка… Глядь! А дочки то и нет! Плакала, искала, кликала: Марфенька! Марфуша! Марфа-а-а!.. Той и след простыл.
Тут и сказке конец, а кто слушал… Где же ты, Ваня?! Ванюша! Ива-а-ан!..
Публикуется по общероссийской писательской газете «Русь».– 2006, № 27 (30)
Было томно-прозрачное июньское утро, когда старая дева Клара Карловна не поверила своим глазам. Вернее, вначале она решила дочитать газету «Всё для Евы», обратила взор к последней странице – и только после этого не поверила глазам. Объявление в самой середине листа гласило: «Целую руки. Оплата по желанию». И адрес…
И адрес! Где это – Прямой переулок?! Дом шесть? Квартира восемьдесят два?!. Где, наконец, жёлтое, изумрудными бутонами, платье с вырезом?! Нет, не то, нужно алое!..
Наскоро одевшись и наведя сияние на немного поблекшее лицо, Клара Карловна мелкой рысью пересекла треть города – и вскоре добралась до дверей вожделенной квартиры. Вообще говоря, не до дверей и даже не до подъезда…
Никогда за свою невзрачную историю Прямой переулок не видел такого столпотворения… лучше сказать – благоухания наивных барышень и знающих толк кокеток, пав с римскими профилями, диких серн, широкоплечих – пропорционально талии – работниц далеко не умственного труда и одиноких матерей семейств…
Каково было узнать вновь прибывшей Кларе, что её номер – семьсот сороковой и что на сегодня надежды питать не следует?!. Приняв удар судьбы, Клара окунулась в мечты возле разогретой солнцем водосточной трубы.
Оставим на время сомлевающую Клару и перенесёмся под сень «целовальни» – места обитания автора нашумевшего объявления, бесподобного… Пьера. Он был не слишком высок ростом, ладно скроен и крепко сшит. Из-под мягких ресниц на мир глядели синие, испускающие свет глаза, искрящиеся при улыбке и таящие нечто во всё прочее время. Именно это самое нечто, а не сноп светлых волос и правильные черты лица, в равной мере завораживало и дочку бакалейщика и примадонну. «В нём какая-то тайна!.. Я непременно должна разгадать его душу! Да, непременно…»
Костюм Пьера был подобран в тон штор, обивки мебели и абажура неизвестно зачем включённого торшера. Лакированные ботинки целователя рук настолько совпадали по цвету и блеску с большой керамической вазой на журнальном столике, что казались вылепленными из той же глины и обожжёнными в той же печи. На вазе висела бирочка: «Для пожертвований».
Прочитать рассказ «Пьер»
Публикуется по литературному журналу «Автограф», 2013, №7–8 (43–44)
Эссе «ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ»
А почему – не ромб? «Он богохульствует!» Но всё-таки?.. «Здесь Космос, Цвет, Философия! Кто ты такой, чтобы?!.» И в самом деле: кто я такой? Почему имею право называть себя человеком творящим и не замираю душепреклонённо пред кумирами? Настало время ответа – прежде всего, ответа перед своим Хранителем.
Отвергать догмы, не бояться порицания, предпочесть сомнения и искания на стезе служения вечному – достойная участь истинного художника. Взгляд его устремлён не вдаль, а вглубь мира – и тогда он вырывается из границ чёрного квадрата, от деяний, приносящих славу и унижающих душу. В искусстве мало привести в трепет разум, ибо всякое творение есть триединство сказанного, недосказанного и несказaнного.
«Он возомнил!» Да не о себе я вовсе, не о конкретном индивидууме. Искусство второй половины двадцатого века – искусство сказанного, лишённое духовного триединства. Оно самозванно нареклось авангардным, развивающим классические традиции, современным… Ребёнок чувства тонет в потоке безликих слов. В пламени гордыни затерялась искра Божия.
«Он смешон!..» Смейтесь! Бездарное неизменно претендует на совершенство, после того как становится почитаемым. На земное воплощение совершенства вообще претендует одно лишь бездарное, потому что небесталанный художник знает: творит Господь, а я здесь – только для поклонов. Заслуга мастера – не в творении, а в осознании пути.
«Он не посвящён!» О лукавство под маской таинственности! «Посвящённый» бессилен созидать искусство: знанием не объять несказaнного. Существо процесса творчества – взять всё лучшее и отбросить всё лишнее – требует прозрения и меры как условий гармонии. Мировое искусство постепенно утрачивает гармонию, полагается на рассудок, питается заменителями духовного, имея на острие ума язвительное зло.
«Он богохульствует!..» Вот и вернулись на круги своя! Каждый художник «богохульствует»: испытывает терпение толпы, говорит о многозначном и неясном, приводит в ярость, тревожит ум и ранит чувства. И тем сильнее, чем ярче личность.
Я «богохульствую» во славу Божию, пытаюсь и в самом несовершенстве мира разглядеть улыбку надежды и черты будущего беззлобного величия.
Разрушительная простота свергла Красоту с трона искусства. Примитивизм чувства и темы считается тонкостью, охраняется верительной грамотой элитарности или мандатом народности, за которыми скрывается несостоятельность. Но истинный художник непредсказуем – никогда не знаешь, что ожидать от него через век: игра слов предстаёт пророчеством, миф обретает лик… И пусть сотворённый образ охвачен пеленой тайны – сердце различит скрытую гармонию. Приобщение к тайному зовут вдохновением. Его питают источники искусства – предчувствие и воспоминание. Вдохновение увлекает порой туда, куда ещё не залетала мысль.
Я «посвящён», потому что облагодетельствован вдохновением: слушаю безмолвие, а слышу Голос, не нуждаюсь во власти, не подвержен славе, не завидую, не гневаюсь – и щедра рука Дающего.
Конечно, я смешон для невежественных сердец. Они живут ровно настолько, чтобы не умирать, в неизбывном беспокойстве стеная и плача. Привычка питаться «чёрствой коркой» вызывает у них ненависть и отвращение ко всему не приземлённому, не прячущему крылья, свободно парящему в светлом, безграничном пространстве, которое снизу кажется пустым. Так пришедшие во храм разглядывают стёртые каменные плиты пола – и не обращают взора под купол осиянный…
Кто постоянно жалуется на лучший из миров – не достоин никакого! Тем более нелеп и бесчестен певец нищеты, порока, пустого страдания. Несовершенство бытия воспринимается орфеями толпы не как испытание духа человеческого, но как величайшая несправедливость. Пристрастность и безответственность мешают понять истинные причины гнева Господнего.
Помоги мне, ангел-хранитель, не дай скатиться до низов и опуститься до верхов!..
Я «возомнил»! С Небом говорю, толпе не льщу… И нужно-то мне всего – кусок хлеба да тишина! Не мёртвая, но священная тишина.
И в этой тишине я различаю шаги старика – уходит век. Но остаётся вечность, её не смутить ни златом, ни заклинаниями. Разрушительные символы духовной смуты не проникнут в ковчег бессмертия. И чёрный квадрат, сосредоточение сердечного мрака, сгинет бесследно – в назидание разрушителям культуры.
Имеющий душу – да услышит!
Публикуется по книге Дмитрия Киршина «Философская лирика».– СПб.: ИПТ, 1999
Есть книги, которые читаются на ходу – как увлекательное средство скоротать или убить время.
Есть и такие, что читаются с хода – строго, ясно, однообразно…
В «Зимогорье» Владимира Морозова необходимо вчитаться, как это ни прискорбно слышать современному ленивому поглотителю литературы. Эту книгу нужно не столько понять, сколько почувствовать – тогда откроются многогранность переживаний и тонкость интонаций. Тогда станет ясной её главная мысль: только человек со светлой душой может достойно пережить тёмные времена.
Согласно медицинской статистике, лишь около трех процентов людей рождаются с тёмными, преступными наклонностями. Всё остальное зло – приобретённое, воспитанное смутным временем. Вот почему чистый образ детства так важен для поэзии Владимира Морозова как точка отсчёта и ориентир дальнего нелёгкого пути. Детство это не инфантильно, не со слезами, капризами и сюсюканьем, оно наполнено светом глубинной России.
Снова детство.
И вновь в природе
Стынь январская и покой,
Ходит бабушка в огороде,
Снег утаптывает ногой.
Что ей, старой?
А смысл понятен –
В новых валенках – вот те на?!
Ликом белая,
Облик статен,
Чем не дедушкина жена!
Даже и не о бабушке здесь говорится – тут передано ощущение заснеженного январского детства. Именно состояние души, а не метафорический ряд, не идея или концепция, часто является основой стихотворений «Зимогорья». Как отголосок давнего детского впечатления читаем:
И очарованно пьяняща,
И так божественно-тиха
Ольховая чернела чаща
На самом краешке стиха.
Ребёнок, поймавший бабочку и стёрший пыльцу с её крыльев, не знает, что приговорил к смерти Божье создание. Так же и время, в руках которого каждый из нас, однажды слепо стирает пыльцу отрочества, зароняя зёрна страдания в юную душу.
Прочитать эссе «Золотое поле»
Публикуется по книге Владимира Морозова «Настроения».– СПб.: ИПТ, 2000
Как высок и светел круг поднебесный! Он, словно нимб всего святого, что есть на планете, серебрится рассветами и золотится закатами, он высок и недосягаем!.. Но человек проходит жизнь по другому кругу – земному кругу бытия.
И если в начале пути, в младенчестве, человек – лишь созерцатель, впитывающий тепло материнского дома, его краски и звуки, то совсем скоро ему придётся
С рёвом краснолицему братишке
в колыбели место уступить.
А дальше… Дальше – первый шаг, первый поступок, открывание доброго, радостного мира:
Я же с душой-боякою,
скрытой ребячьим обликом,
руку тяну за яблоком,
глазом слежу за облаком.
Дети тридцатых… Мог ли кто-то знать, предчувствовать, что силы зла скоро обрушатся на них, что мир окажется недобрым и безрадостным?!.
Война ускоряет течение времени. И как важно не захлебнуться, не утонуть в его мощном потоке! Повзрослеть, но не состариться сердцем:
был я до срока «Гришиным»,
стал я надолго «Надиным» –
это о детстве, скомканном, оборванном ранней потерей отца…
Поколение детей войны вырастили вдовы – смертельно уставшие, но не сломленные, не обречённые, исполненные внутренней силы.
Там, по суглинку
круг за кругом
кривые борозды гоня,
качнулась женщина за плугом,
но не ударила коня…
Это – о той самой женщине, которая коня на скаку останавливала!.. Её муж убит, её дом сожжён, она проходит «круг за кругом» – первый, четвёртый, девятый… Увы – не последний круг беды… Но одиночество отступало, заглушалось жизнью и лишь иногда прорывалось в пустоте вечернего дома.
Перед чёрным окном незрячим
прикоснусь к твоему плечу.
То, что ты облегчаешь плачем,
я надеждою облегчу.
Где он, памятник женщинам войны?..
Прочитать эссе «На круги своя»
Публикуется по альманаху «Медвежьи песни – 2».– СПб.: Дума, 1998
В одной далёкой стране жил-был король. Был он хмурый-прехмурый, скучный-прескучный, как пасмурная северная зима. Дни в этой стране были короткими, ночи – очень длинными, и все подданные в королевстве не жили, а как будто дремали на ходу.
Жители страны, наверное, совсем бы уснули от скуки и закоченели, но в одну из длинных декабрьских ночей у короля родился сын. Ну, и что же с того, – спросите вы? Мало ли детей появляется на свет, тем более у королей?! Может, и немало, да только принц родился совсем не таким, как другие дети королевства, и не собирался дремать на ходу.
Юный принц быстро взрослел и превращался из шалуна и проказника в сильного, доброго, решительного юношу, – каким и подобает быть настоящему принцу. Рядом с бойким принцем и сам король становился всё бодрее и веселее, а вместе с королём веселело и его королевство. Даже солнечных дней в году стало больше.
Однажды, когда принцу только-только исполнилось двенадцать лет, король решил устроить во дворце большой праздник.
– Подданные моего королевства не должны больше грустить и хмуриться! – сказал король своим слугам. – Через неделю мы все вместе отпразднуем Рождество.
Придворные вначале испугались – ведь они никогда не встречали Рождество в большой шумной компании. Но потом они решили, что праздник – не такое уж страшное дело, и принялись за работу.
Прочитать «Рождественскую сказку»