СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК С ТРАГИЧЕСКОЙ СУДЬБОЙ
27 декабря 2001 года ушёл из жизни русский поэт Сергей Давыдов.
Сергей Давыдович Давыдов родился 22 марта 1928 года в селе Шебалино Алтайского края. В том же 1928 году семья Давыдовых переехала в Ленинград. Именно город на Неве стал главным местом земной жизни «ленинградца душой и родом» Сергея Давыдова.
В 1942 г., в 16 лет, С. Давыдов вступил добровольцем в армию, участвовал в боях на 3-м Белорусском фронте, был демобилизован в звании сержанта, причём к тому времени он ещё не достиг призывного возраста! Вступление в жизнь при столь героических и трагических обстоятельствах закалило волю и не сломило душу Сергея Давыдова. Именно на фронте он начал писать стихи, и не случайно самые светлые и пронзительные его строки посвящены людям на войне.
В течение более полувека творчество Сергея Давыдова обогащало всех, кому дорого настоящее русское поэтическое слово. В последнее десятилетие жизни, практически лишённый возможности передвигаться, Сергей Давыдов продолжал писать стихи. Причём это были стихи не сломленного, весёлого и очень сильного человека, настоящего мужчины.
СЕРГЕЙ ДАВЫДОВ
Кинофильм о войне
Я видел кинофильм одной страны,
которая почти не воевала,
которая смеялась,
танцевала,
пока мы задыхались от войны.
Я видел кинофильм одной страны.
Чтоб как-то
отразиться ей в эпохе,
она сегодня собирает крохи,
которые кидала в пасть войны.
Вот эпизод:
откопана винтовка.
Вот эпизод:
наклеена листовка,
вот на дорогу брошено бревно…
Похоже всё,
отснято очень ловко,
всё вспомнено, раздуто, зачтено.
Я не хочу обидеть их народа,
но если всё припомнит мой народ,
то будет фильм
длиной в четыре года,
где страшен правдой
каждый эпизод!
Алёна
Между надолб
и свежих воронок,
меж столбов из огня и свинца
проползал этот храбрый ребёнок
навестить лейтенанта-отца.
Оставался на ржавых колючках
детской шубки оранжевый мех.
Эта девочка ползала лучше
батальонных разведчиков всех.
Прижимаясь к земле незаметно,
снег губами ловя на пути,
до отца целых три километра
нелегко было ей проползти…
Вот возникнет она из метели,
вот отец её к сердцу прижмёт
и, укутанный серой шинелью,
именной котелок принесёт.
Там на донце
паёк батальонный –
три картошины тёмных лежат.
«Это всё для тебя – ешь, Алёна».
Как ресницы её задрожат…
Дальнобойный заухает молот,
и земля затрясётся окрест.
Словно бешеный, взвизгнет осколок –
ленинградская девочка ест.
Чуть живая мерцает коптилка,
бьёт орудие в ближнем леске.
И пульсирует тонкая жилка
на таком беззащитном виске.
Ребячье горе
Солдату письмо вдруг из дома пришло.
Письмо это было как чудо,
три года враги занимали село,
но вот их прогнали оттуда.
Солдат осторожно конверт надорвал,
сквозь слёзы каракули всплыли,
каракули медленно слились в слова:
«Папаня, а Жучку убили…»
И дальше о том, что сгорела изба,
что холод в землянке был страшен,
о том, что погибли бы все – не избавь
от гибели армия наша.
О том, что бойцы раздобыли им дров
и хлебом своим наделили…
На этом кончалась бумага, но вновь:
«Папаня, а Жучку убили…»
Я к ним приполз под вечер,
а с рассвета
они держали церковь вшестером.
Летела штукатурка с парапета,
трещал напротив, догорая, дом.
Колючих трасс неторопливый росчерк,
и пулемёт, грохочущий в окне.
И что ещё… но, в общем, ладно,
в общем,
всё было, как бывает на войне.
Я притащил патроны и оружье
и молча лёг у бруствера седьмым.
И пусть всегда
так буду людям нужен,
как нужен был я этим шестерым.
По-солдатски, без лишних слов,
она в слово моё поверила.
Я не рвал для неё васильков,
не царапал имён на дереве.
Не писал ей красивых строк,
не стоял под окном по ночам,
лишь делил с ней последний глоток
и последний сухарь пополам.
Шли мы рядом немало дней
по военным дорогам страны.
Решено у нас было с ней –
будем вместе и после войны.
Но однажды – в атаку бросок,
жёлтой трассы кривая нить…
Одному мне остался глоток,
и сухарь не пришлось делить.
Обгорел камыш у реки,
небо плыло в багровом дыме.
Положил я на холм
васильки
и на дереве вырезал
имя.