Александр ДОЛЬСКИЙ
(Санкт-Петербург)
|
* * *
Когда впервые надо мной возникли те, кто непрестанно
теперь уже десятки лет скрипит, поёт со всех сторон,
я не услышал – как во сне – узнал, что лёгкими устами
беседуют… Но кто? Увы… Евтерпа, Ангел, Аполлон?
На миг дыханье прервалось. И те неслышимые речи
явились, словно шорох крыл и звон кузнечиков в траве.
Не понимая, принимал я их, как истины – навечно.
И всё же чувствовал весну и лёгкий ветер в голове.
Прошли года. Те голоса я научился слушать сердцем,
дыханьем, кожей и десницей,
дыханьем, кожей и дечто к струнам насмерть приросла.
И как антенна, принимал посланий странных мегагерцы,
касаясь Неба, как рука – воды при помощи весла.
И это знанье принесло мне не мученье, а терпенье.
А лёгкий ветер в голове мне освежает слух и зренье.
* * *
Тихо в мире и в квартире…
Ангел звёзды в вышине
израсходовал, как в тире –
целясь прямо в сердце мне.
И на чёрном небосводе,
где уж нет небесных тел,
ничего не происходит,
даже Ангел улетел.
Нет ни шороха, ни звона,
тьма, как тяжкая броня…
Только звёзды нежным стоном
плачут в сердце у меня.
Свет и музыка миров
обрели надёжный кров.
* * *
Вот Истина одна. Она дана,
как перламутр и терпкость винограда.
И смерть её – рождение Вина.
В Вине есть прелесть медленного яда.
И этот незаметный переход,
незримый миг преображенья формы –
ступенька, шаг поэзии, полёт…
Прекрасное всегда живёт вне нормы.
Но красота твоих поющих рук
и глаз янтарных, бёдер и лодыжек –
нормальна. Так ребёнок тихо дышит
во сне, и незаметен сердца стук
Так мир сравнений высочайших мал,
и так велик простейший идеал.
* * *
Тебя разглядывая очень осторожно,
чтоб не обидеть пристальным вниманьем,
я каждый раз в плену непониманья,
что в этом мире истинно, что ложно.
Веснушки на лице, как звёзды небосвода.
А линия затылка, шеи – ниже
стекая в плечи, руки, будто нижет
все жемчуга из форм, что есть в природе,
на нить твоей короткой светлой жизни.
В зелёные глаза боюсь взглянуть,
поскольку в них кончается мой путь
в поэзии. А ты мне в укоризне
нашёптываешь нежное проклятье,
что я не замечаю твоё платье.
* * *
У зеркала ты битый час
сидишь и портишь очень мило
всё, чем природа одарила
тебя, что славно без прикрас.
И примеряешь по сто раз
ты металлические вещи,
в зеркальной заводи трепещут
две золотые рыбки глаз.
О, женщины из всех веков,
как вы стремитесь терпеливо
самовлюблённых петухов
привлечь фантазией крикливой.
Вот так же на фасаде храма
висит торговая реклама.
* * *
С глазами цвета кофе, что варят турки на базаре,
и с кожей, не подобной ни чему, как не похожи Море
или Небо – на что-либо, но часто в разговоре
унижены сравненьем с глазом (и к безмерной таре
их относят тоже часто), с руками, как две птицы,
что медленно танцуют на тонком и песчаном берегу,
стояла женщина и вглядывалась в лица
идущих торопливо, жующих и живущих на бегу,
За Временем следила эта женщина. И Время это знало.
И с ней Оно играло и двигалось назад, вперёд и вбок,
и вверх. И только вниз Ему пространства было мало,
Земля в себя не пропускала, укорачивая срок,
струилось, мимо глаз её темневших пролетая.
За Временем следящая, стояла не меняясь – молодая…
* * *
Есть тёплый быт и нежная родня,
и мира собственного прочное пространство.
Но как-то взгляд на небо уроня,
я потерял покоя постоянство.
Чужая мне, ненужная звезда
меня уводит каждый раз из дома.
И, кажется, не я – она ведома
моим желаньем быть с ней навсегда.
И так любимый мной – земной удел
ночами будто вовсе умирает.
Я добровольно выхожу из Рая
смотреть – куда ещё не улетел.
Что там – Любовь? Мой Бог? Прозренье? Ад?
Стремлюсь туда. Хоть этому не рад.
* * *
Моя Царица умерла. Моя красивая Царица…
Принцесс своих поцеловала и принца нежно обняла.
Они ушли – в Кастальский ключ безукоризненные лица
для облегченья окунать, купать прозрачные тела.
И голубая кровь Руси за ними тихо потянулась,
и Юг на Север наступил, и чёрной крови времена
исподтишка вошли в дома. И песнь в продажу окунулась.
Пришли другие племена, сбылись былые письмена.
А чёрное на голубом даёт кровавые оттенки,
и ветер западный несёт дурные запахи и смог.
Свобода дышит воровством. И светлых девочек коленки,
и женщин синие глаза за деньги смотрят в потолок.
Неясный ум, дурная плоть – владельцы музыки планеты.
Моя Царица умерла. И умерли её поэты.
* * *
Так продумала тонкости плоти Природа,
что за радость одних – кровью, жизнью, мученьем
человечество много веков с увлеченьем
платит, как урожай с огорода,
собирая пригодные к жизни тела
и лишая их права на существованье,
кодом слов освещая простое закланье,
называя процесс преступленья – Дела.
Все истории обществ – создание мифов
до высот демократий – от римлян и скифов,
бухгалтерия смерти, насилия свод.
Все ученья Пророков, Мессии и Будды –
матерьял для чеканки кровавой посуды
на столах власть имущих господ.
* * *
Следящая за Временем однажды обнаружила Пространство,
когда внутри себя она увидела пока ещё не зрячие зрачки.
Оно сушилось на ветрах Земли, меняющей убранство,
и наизнанку вывернуты были его швы, его карманы и значки.
Следящее за Женщиной Пространство подарило ей младенца.
От запаха его Она пьянела и лишалась и вниманья, и ума.
Просушенное ветрами Пространство обратилось в полотенце.
Следящая за Маленьким Ребёнком, вытиралась им сама.
Живущий как под Небом, под кормящей сладко Грудью
не чувствовал Пространства, да и Времени пока не замечал.
Не знал, что на Земле живут пророки, прокураторы и судьи,
зачем Он появился, кем Он послан как Начало из начал.
И Время улетело, и Пространство уступило Ему место,
И вкладывала в рот Ему сосок Небесная Невеста.
* * *
Следящий за душами Временем пренебрегает.
Он видит, как соки телесные правят житьём и умом.
Ни платье, ни хитрость не прячут от взора Его. И нагая
любая нечистая сущность ясна ему. В нём же самом
великие мысли и страсти. Но ярче всего – состраданье
к имеющим много коварных, лукавых и жадных богов.
Он словом сбивает гранит слепоты со стараньем,
как скульптор, что рубит зубилом шедевр для веков.
Работа весьма тяжела. Его сердце на грани, на кромке.
Но он продолжает – Следящий за душами,
Но он продолжает – Следящий зазная – Следящий за ним
ему не простит отступленья. И голосом сильным и ломким
твердит, что любой, кто уверует, – Вечно Следящим храним.
И больше других презирая людей,
И больше других презираякак гордыни их главный свидетель,
он всё же единственный верный и искренний их благодетель.
* * *
Не замечая время года,
не отвечая на вопрос,
неукоснительным уходом
величье горькое привнёс
в слова, что ранее звучали
как ежедневный разговор,
и в восхождение печали
на неосмысленный простор.
Ушёл. А как всё было просто.
Сидел, молчал, смотрел в глаза.
Спросил. О чём? А был вопрос-то?
Ушёл. И слова не сказал.
Всё дело в том, что было с ним,
как с Господом… Необъясним…
* * *
Легко писать стихи заумно, сложно.
Особенно пока ума и жизни мало.
Мне в юности Евтерпа обещала
успех за изыски. Но, правда, осторожно.
Я не польстился на скупые обещанья.
Давались слишком просто эти измы.
Гармонии же тонки и капризны
и с фокусами требуют прощанья.
Так музыка души соединима
с высоким смыслом очень неохотно.
И рифма изощрённая неплотно
связует их. И в этом уязвима.
Чем меньше техники, тщеславья и искусства,
тем сердцу легче в выраженье чувства.
* * *
Когда в строку ложится мысль с краесогласьем –
должна быть голова светла, душа чиста.
Иначе грех соседствует со счастьем
и подлость с преданностью путают места.
Писание стихов – есть акт возмездья
за прошлое – сегодняшним часам.
Достаточно сместить свои созвездья
согласно Скорпиону и Весам,
и станут ясны все несовпаденья
намерений – поступкам и словам,
желанье обладанья и владенья –
терпенью и посту, вменённым нам.
Чем чище мысли и ровнее сердца ритм,
тем благороднее и дышим, и творим.
