Михаил КНЯЗЕВ
(Санкт-Петербург)
|
Высшее начало
Здесь меж корнями умирают травы.
А в вышине над кроной золотой
Сияет небо, что извечно право
Своею неизбежной правотой.
Есть Бог иль нет? Есть высшее начало,
Которое забыли мы давно.
И только вдруг великие печали
В нас зачинают мудрости зерно.
Пронизывают нас ростки прозренья.
Мы с совестью ведём неравный спор,
Мы ощущаем времени теченье
И предков слышим нравственный укор.
Успокоенье душ – сомнений мера
И высшего начала благодать.
И мы стремимся к неизбежной вере,
Которую нам суждено познать.
В.П. Апышкову
В.П. Апышков – архитектор моста
Петра Великого (Большеохтинского),
похоронен на Большеохтинском кладбище.
Вы лежите лицом на Запад
В той земле, где царит Восток.
Петербургского снега запах
На три месяца превозмог
Запах тлена… Иных забыли,
Что познали успеха блеск.
И становятся камни пылью,
И густеет печальный лес…
Но нетленна души работа
Не для славы или мошны,
Ради мученика-народа,
Ради жизни родной страны.
И нетленно творенье Ваше –
На седую Охту врата –
Богатырских четыре башни.
Берега Невы побратать
Мощью ферм изящных сумели.
Камня твердь и железный кров
Дух приохтинской колыбели,
Дух вобрали семи веков.
Словно древо память живая –
То уснёт, то стремится в рост.
Не иссякнет река людская
Через Большеохтинский мост.
* * *
Ты, знаю, сродни Ленинграду,
Где броско-безвкусного нет,
Где формой любого наряда
Подчёркнута правильность черт.
Где улиц лучистая сетка –
Как строгие нити души.
Решёток чугунные ветки
Изящны и вечно свежи,
Как локон, смирённый тобою,
Изнеженных мною волос,
Упрямых, как дождь над Невою,
Что западный ветер принёс.
Порою душа городская
Глазами твоими глядит.
Какая-то сила земная
Живых с неживыми роднит.
* * *
Я так измучен суетою,
И сердце просит тишины.
Поговори, мой друг, со мною
О приближении весны.
Хочу тебе душой излиться
О сокровенном без затей.
Пусть это счастье длится, длится –
Таких нелёгких светлых дней.
Ты без надменного пристрастья
Умеешь просто помолчать
И пониманья тёплой властью
Способна к жизни возвращать.
Весна, увы, не даст покоя,
Мечты дано ей пробудить.
Поговори, мой друг, со мною,
Мне не с кем больше говорить.
Наша песнь
Я чувствую твой взгляд доверчивый…
Ты помнишь пряность свежих чувств?
И смелость питерского вечера,
Что полз по твоему плечу.
И дрожь свою к тебе приблизиться
Там, где хмельные куражи.
И песнь на пароходе слышится
О том, что город детства жив…
И будут письма те, пустынные,
Где перепутан адресат,
Желанья нежные нестыдные
И счастье, что дарует март…
Сбылось и сбудется, коль слышится
Песнь, для которой нет преград.
Мне просто любится и дышится,
Пока родной доверчив взгляд.
Священное успокоенье
Я так люблю вечерний тёплый час,
Когда ты нитью ворожишь искусно,
И спиц твоих излечивает пляс
Меня от злобы и от чёрной грусти.
Настольной лампы дружеский настрой,
И слово просит чистоты бумаги.
Моею кто-то властвует рукой
Запечатлеть таинственные знаки.
В них суета и спиц твоих полёт,
И лёгкость, и тяжёлые невзгоды,
И глаз твоих неуловимый гнёт,
Дарующий желанную свободу.
Могу я слышать и другим отдать
Неслышимые людям песнопенья.
О, это счастье тихое – познать
Священное твоё успокоенье.
Успенский собор во Владимире
Птицею белой бессонной
Замер над Клязьмой собор.
Он, богатырь невесомый,
В небо зовёт за собой.
Плотское всё и пустое
Здесь на подходе оставь.
Светлым и высшим покоем
Лечит духовная явь.
Кто-то найдёт утешенье
Или восторг красоты,
Кто-то – Руси утвержденье
В тысячелетьях страды.
Птицею белою гордой
Замер собор над рекой.
Станешь по-русски свободным
Даже безбожной душой.
Запах Родины
Отброшена лопата. Кисть в руке
Нам открывает в глине и песке
Овеществлённой памяти частицы.
Вдыхая запах Родины былой –
И пряный, и бессмертный, и святой,
Листаем книги прошлого страницы.
Идём – за годом год, за слоем слой –
Незваными гостями в мир иной,
Давно знакомый нам и незнакомый.
Из черепков, осколков и кусков
Мы соберём мозаику веков
С надеждою найти ответ искомый.
Остались сверху – шведский бастион
И с русским поселеньем горизонт.
Ещё Нева не пробивала русло.
Лишь Охта воды тёмные несла,
И человечья жизнь уже текла –
Гиперборейцев, ариев иль руссов?
Раскоп засыплют варварской рукой
И волчий клык поставят над Невой.
И большинство молчит – у всех проблемы.
Но бьются окрылённые умы
И не страшатся лжи или сумы.
И быть музею под открытым небом!..
Есть энтропии тайная игра.
В движенье всё – от атома ядра
До чувств и мысли. Только Разум в силах
Жизнь на Земле вселенскую продлить,
Храня Культуры стволовую нить,
Тогда не станет колыбель могилой.
* * *
Ты вновь незнакомая, вновь незнакомая,
И губы, и волосы – жестче, но те же,
И так же каштаны теплы под ресницами,
Но что-то явилось невиданно-новое.
Казалось, что нет неизвестного в прежней,
И сердцем твоим я владею, жар-птицею,
И слабость твою на себе я испробую,
И ты безоглядно окажешься нежной.
Казалось, и сердце, как плоть, приручаемо.
Но птица вспорхнула. Но птица не поймана –
И слились нежданно в душе поумневшей
Далекие прежде восторг и отчаянье.
Ты вновь незнакомая, вновь незнакомая.
У могилы Пожарского
Я стоял у могилы Пожарского
С древнерусским из камня крестом.
Небеса обещали неласково
Непогоду с июльским дождём.
Хлёстко колокол вдарил на звоннице,
Подкрепляя тревожный настрой.
Навсегда наша русская вольница
Породнилась с российской бедой.
Необузданны шляхты амбиции
И безумны её короли.
Невдомёк, что в бескрайней провинции
У Московии крылья росли.
Собирали всем миром по пёрышку,
Насыщая избытками сил,
Чтоб свободы желанное солнышко
Воевода с крылами добыл.
Пламя красно-лилового знамени
Разожгла непродажная знать.
Берегла рать народного звания
Иисуса небесная рать.
И опять небеса цвета олова
Не настроены радость вещать.
И вот-вот забасит старый колокол,
Чтобы вновь воеводу призвать.
Свет негасимый
Мир в тишине прощального костра.
Безмолвие вечернего навета,
Что никогда уже не будет света,
Что тьмы пришла бессрочная пора.
Заката холодящий поцелуй
Как старческое суток всепрощенье.
И зябкость там, в душе, как откровенье
О жизни, что во власти смертных струй.
Струй неизбежных и неуловимых,
Влекущих в бездну немощную плоть.
Дай, Совесть, силы удержать мой плот –
Плот из лучей горячих и обильных
Желания испепелить наветы
И смертных струй затормозить полёт.
И если даже солнце не взойдёт,
Я воспылаю негасимым светом.