Дмитрий Николаевич Киршин

писатель, учёный, общественный деятель

22 апреля 2009 года.

Заседание № 177 секции поэзии РМСП в концертном зале Санкт-Петербургского Мемориального музея-квартиры Н.А. Римского-Корсакова.

Ведущий заседания – Д.Н. Киршин.
Присутствовало 39 человек.

Андрей МАНИЧЕВ
(Санкт-Петербург)


Сочельник

В щемящем круге паутин,
Змеящихся минут
Таится первый карантин –
Предвечный, малый суд.

Ещё дыхание томит
Томящегося здесь,
Но сердце холодом кропит
Отчаянная весть.

Мели, Емелюшка, мели –
Ничей теперь, ничей…
И отречённый сон земли
Исходит из очей.

Часы стоят. Разомкнут круг.
Проснулся человек –
И озирается вокруг,
Не поднимая век.

Превращение

Хватит денег на свечи,
Хватит жизни на водку,
На поникшие плечи,
На смешную походку,
На пустые качели,
На фигурки из воска,
На чертей Боттичелли,
На архангелов Босха…

Парад оркестров

Перекрыли дороги
Корабельным шнуром.
Абордажные боги
Пьют языческий ром.
Разогретым асфальтом
Воздух полон и пуст.
Самым искренним альтом
Из светящихся уст
Полыхнёт, и оркестра
Нарастающий гром
Окружает маэстро
Многоруким костром.

…Мальчик ноты уронит,
Смерть ему не страшна.
И качнётся, и вздрогнет
Тишина.

*  *  *

…в этой связи суждено умереть всем нам.
Ладно ли скроен бюст под свисток соловий?
Надо дверям отверстым сказать «Сезам!»,
чтобы успеть на бесплатный анализ крови
или слезы, коей хватит одной на всех, –
плавкий хрусталь небесный покрепче серной…
Девочку в баре, читавшую «Красный смех»,
пьяную в хлам, сосед называет серной,
ибо читал чуть больше и пил коньяк,
а не тупую синьку на химикатах.
Девушка пела в хоре, пришёл маньяк…
Поздно поймали, но сгинул в шестых палатах.
Я ни о чём – это просто полёт ума,
злой тростниковый ром под мышиным ветром.
…в этой связи то, что видишь, как есть тюрьма,
где каждый метр поверяется тем же метром.

Победа

Одну, знакомую, зимой
Кормить синичку салом;
С великопостною сумой
Идти за самым малым –
За восьмикрылым ветерком,
За семирудной змейкой,
За догоревшим костерком,
За отнятой копейкой…

*  *  *

Поговори о смерти не со мной.
Зеванье гроба на меха собольи…
Адамов трепет – влажный, нутряной, –
И никуда не денешься от боли.
Она гостит в проломленном виске,
Гудит пчелой на духовитой кашке,
Хрипит вишнёвой косточкой в свистке,
Подаренном когда-то первоклашке…

*  *  *

Что матери скажешь на том?
Чем Бога потешишь на этом?..
Закроешь второй полутом,
Заложишь вчерашним билетом.
Беда ль, что не вскормлен с копья?
Расстелешь не смертное ложе.
Полуденный шов бытия
Горит на шагреневой коже.

*  *  *

поцелуй зазеркальный, слепой грифелёк,
одиночество точного слова…
сквозь небесную твердь пролетит мотылёк,
прорастёт стебелёк, рыболова
окликает во тьме землемер – близнецы,
беглецы воробьиного стана…
аполлоновы мыши разносят венцы,
веселящий коктейль из метана,
чёрной желчи и пороха… пенье связных
в наливном белокаменном шуме
пропадает навеки – и яблок глазных
мокнут ящики в ноевом трюме…

*  *  *

кто в глину льёт пылающий свинец,
кто зёрнышко гранатовое просит
не различить где песня, где певец
и оси мира кружат словно осы

когда сойдёшь, кивни проводнику:
не мясо безбилетное монада
…размер рубашки по воротнику
и шеи по верёвке знать не надо

*  *  *

земная пробирка полна неудач,
молекул чужого закала
к истоку стремится оброненный мяч,
и девочка плакать устала

а там, за рекою, погасли огни
парома, и времени нету
добра наживать, напоследок вдохни
и сладкую выплюнь монету

*  *  *

Всё кончилось, пожалуй, не начавшись.
Дурашка, звездочётик, мотылёк…
Но, с огоньком свечи не повстречавшись,
ещё не превратившись в уголёк,
порхаю от былого изобилья;
летит навстречу поворота знак, –
и прах земли напитывает крылья,
и дальний свет пронзает рабий зрак.

На Конюшенной площади

Хохлома, брат, матрёшки, монеты –
расписная, палёная муть.
Выпить пива у чёрной кареты,
в жёлтом доме, как в лодке, уснуть…

Говорят, что стихи пишут гноем,
сквозь бинты проступающим, и
рай – больница с приёмным покоем.
Почему же так сердце щемит?..

*  *  *

…но отсюда бежать не могу.
И. Б.

Здесь пространство текучей песка,
и змеится взасос у виска,
разметавшись в падучей;
целовальником в пепельный день
командора красивая тень
бродит вскую на случай;

пилигримы в зелёных пальто
без пяти вынимают лото,
барабанные лямки;
виноградник зарос, космодром
отправляется в магму вверх дном,
осыпаются ямки;

в чистом поле несчётно волхвов,
у пробитых капустных голов
сапоги да повестки;
преисподней обыденный срам
постигая, закуришь и сам,
стоя у занавески;

за открытою форткой весна,
кровь горчит, и каморка тесна,
три аршина до тленья;
догорает вода, и свистит
чёрный ворон, уткнувшись в зенит,
каша лезет в поленья;

не клянись ни звездой, ни лучом,
смерть смеётся за левым плечом,
вытер губы Иуда;
здесь пространство по горло в снегу
прозябает – и я не могу
в никуда ниоткуда.

*  *  *

Мама пряник во сне принесла.
Семь лет как умерла.

Ничего, я и сам не живой.
Люб гостинчик мне твой.

Птицам тёплый батон покрошу.
Ничего не прошу.

Свет вечерний. Домой, детвора.
«Спать пора!» Спать пора.

Предвестья

Надоело цедить по капле
На прикушенный язычок.
На столе стоит гроб, поваплен,
А в гробу лежит дурачок.

Опоздала твоя ловитва.
Тает воск, недвижна рука –
Разрешительная молитва
Есть у Вaнюшки-дурака.

В старых вётлах грачиный выхрип.
Кости, доски, обрядный сор.
На лопате смеётся череп,
Заглушая небесный хор.

Слёзы падают как монеты
Побирушке сырой земле.
Не уйти от прощальной меты –
Что уймётся, не отболев?..

Превращаясь в суровый окрик,
В плеск ручья и в ожог бича,
Серебро опавшее вторит
Ржави сломанного ключа.

…Сядет солнышко на окошко.
И, терпеньем скупо даря,
Упадёт рябина в лукошко
Серединным днём сентября.

О, как медленно и как тяжко
В предосиновом холодке
Истлевает своя рубашка,
Застывает воск на руке!

Публикуется по буклету: «Заседание № 177 секции поэзии РМСП. Андрей Маничев. СПб., 2009». Составление и компьютерное оформление буклета – Д.Н. Киршин

Заседание № 176 <Все заседания> Следующий автор