Дмитрий Николаевич Киршин

писатель, учёный, общественный деятель

12 ноября 2008 года.

Заседание № 166 секции поэзии РМСП в концертном зале Санкт-Петербургского Мемориального музея-квартиры Н.А. Римского-Корсакова.

Ведущий заседания – Д.Н. Киршин.
Присутствовало 34 человека.

Ирина БОГОРОДИЦКАЯ
(Санкт-Петербург)


Петербург

Здесь чёткость линий улиц и проспектов
Смягчает акварельная размытость
Воды и неба, воздуха и света,
Ветров дыханью влажному открытость.

Проспектов нити веером раскинув
И в узел их связав Адмиралтейством,
Мостов асфальтовые выгнув спины, –
Привычен город к суете житейской.

Но сутолока – не к лицу ему,
С его величественной, гордой статью
И стилем утончённым, потому
У ночи оказавшись лишь в объятьях,

Становится он вмиг самим собой:
Притихшим, отрешённым и прекрасным –
В сиянье лунном снежною зимой
И ночью белой в отсветах неясных…

И в этот миг его мистическая суть
Себя являет с полной тайной силой,
И, зачарованный, боясь вдохнуть,
Замрёшь пред этой Красотой невыразимой…

Наводнение

В пугливый сумрак петербургской ночи
В неясном страхе прячутся дома.
Дождь монолог бессвязный свой бормочет.
Как лиходей, подстерегает тьма.

И всё полно предчувствия невзгоды,
Всё дышит ожиданием её:
Речитатив осенней непогоды,
Дождём набухший каждый водоём…

Полночный город бредит наводненьем
И, вглядываясь окнами во тьму,
Улавливает звуки приближенья
Грозы и шквала, слышных лишь ему.

Уже на подступах они, ерошат
Нападки ветра водяную гладь…
Мгновение – и вызов будет брошен
Неве, и шквал погонит волны вспять.

И город, памятью живя о прошлом,
Подставит волнам каменную грудь,
Чтоб отвести беду в ночи тревожной,
Стихии ярость на себя замкнуть.

Уличный фонарь

Луны улыбка леденящая
Да звёзд колючие лучи…
Обледенелые, гудящие
От ветра провода в ночи.

Скудны у зимней ночи милости…
И прижимаются тесней
Дома друг к другу в этой стылости,
Чтоб стало чуточку теплей.

Лишь в одиночку с тьмой кромешною,
Как рыцарь – с мельницами – встарь,
Бесстрашно и самоотверженно
Неравный бой ведёт фонарь.

Не может быть

Не может быть, чтоб был конечен путь
У жизни, устремлённой в бесконечность,
Томящейся загадкой слова «вечность»,
В бессилии постичь понятья суть.

Не может быть, что скорбно-краткий миг
Цветка благоуханья и цветенья –
Красою яркой вспыхнул… и поник –
Бессмыслен был, бесследен и бесцелен…

Не может быть, чтоб где-то в зеркалах
Вселенной не осталось отраженья
Горенья духа, призванного для
Неведомому замыслу служенья.

Не может быть явленья без причин –
Пускай непостижимых, скрытых, тайных –
Чтоб всполох жизни, словно свет в ночи,
Не изменил бы что-то в мирозданье…

Не может быть, чтоб «до» и «после» мир
Остался бы нетронут, неизменен,
Чтоб жизни трепетный и хрупкий миг
Не был причастен к Замыслу Вселенной.

Чтобы душе, излившейся любовью,
Иль трепетанью стебелька любого
Был равнозначен выбор: «жить» или «не жить» –
Не может быть…
Не может быть.
Не может быть!

Вечернее

Кистью лучей заходящего солнца
Выкрашен вечер в оранжевый цвет.
Лес затаился, уже полусонный,
Озеро пьёт угасающий свет.

Сумрак сиреневый мягко крадётся,
Синие тени всё гуще, длинней…
Луч свой последний, прощальный шлёт солнце,
Словно вверяя мир власти теней.

В тусклом свеченье поверхности водной
Чудится бледных теней хоровод –
То ли русалки там игры заводят,
То ли туман над водою плывёт…

Вкрадчиво, мягко, неслышно ступая,
Бродит колдунья в плаще чёрном – Ночь,
Всё на пути своём в сон погружая.
Чарам её не поддаться – невмочь.

Вдруг, тишину и дремоту взрывая,
Скрывшись от Ночи в чащобе ветвей,
От колдовства её мир избавляя, –
Звонкою трелью запел соловей.

Октябрь

Опять октябрь роняет, словно листья,
Свои озябшие, заплаканные дни.
И ветер их – то вкрадчив, то неистов –
В овраги прошлого сметает, где они,

Ненужные, в простуде, в лихорадке,
В болезнях век свой незаметно доживут –
Отмерит память: длинный, или краткий –
Пока снега забвенья их не занесут…

Опять октябрь… Распутицы осенней
Объятия навязчивы и холодны.
Слезинки дождь, как через сито, сеет
Из низких облаков белёсой пелены.

Карабкаясь из грязи непролазной,
Дорога, захлебнувшись ржавой жижей луж,
Взбирается на холм винтообразно,
Откуда время до грядущих зимних стуж

Покажется и вовсе недалёким,
Когда и лес, и дол снега посеребрят…
И прячется страх холода глубоко
В слезящихся глазах янтарных октября.

Ставни

Выбитые стекла. Сквозняки – навылет.
Пустота проёмов окон и дверей…
Дух жилой, домашний прочь ветрами выдут.
Заросла бурьяном тропка во дворе.

Пепельные избы брошенной деревни.
Жалобный, скрипучий ставен плач и стон –
Нет у них защиты от ветров свирепых,
Что свою добычу рвут со всех сторон.

Будто этим скрипом шлют сигнал: «Спасите!», –
Подают в пространство, чуя гибель, знак
Ставни, словно крылья у подранка-птицы,
Хлопают и бьются, а взлететь – никак…

*  *  *

Опять мороз. Всё стало ломким, хрупким,
Все соки жизни превратились в лёд.
И кажется, что ветви тотчас хрустнут,
Чуть только ветер холодом дохнёт.

И хрупок смех, и голоса, и звуки
Хрустальными осколками звенят,
И льдинками слова слетают с губ и
Льдом отчуждения пугает взгляд.

Прозрачность чувств, прихваченных морозом,
Мутнеет, как оконное стекло,
Покрытое причудливым узором
Кристаллов, что метелью намело.

Ищу тепла источник, чтоб согреться –
В звенящем холоде мне не найти его.
Пусти меня погреться возле сердца,
Не тронутого стужей – твоего!

*  *  *

День ли, год ли мгновеньями мерить –
Одинаков итог – бесконечность.
Время счастья с часами не сверить –
Там у мига в заложницах – вечность.

Дольше века бывает минута.
Календарь над любовью не властен:
Сердца всполох, уловленный чутко,
Единению душ сопричастность –
Каждый миг воплощения ЧУДА
Есть залог бесконечности счастья…

Часы на башне

Часы на башне бьют который век…
Который год война всё длится, длится…
Который день всё валит, валит снег.
Который миг не можем мы проститься…

Не можем ни проститься, ни простить
Друг другу наши старые обиды,
И вот уже расходятся пути,
И вот уже теряются из виду

Вокзал, перрон, фигурка на снегу –
Всё в снежном мороке бледнеет, тает…
Хочу сказать тебе и… не могу,
Что без тебя мне жизнь теперь – пустая,

Что без тебя мне будет каждый миг
И каждый день, и год, и век – не в радость,
Что не должны расстаться были мы,
Цепляясь каждый за свою лишь правду…

Что слишком краток год для ссор – и век.
Мы дорого заплатим за беспечность –
Мы можем опоздать на жизнь, на вечность…
Покуда поезда ещё замедлен бег,

Пока мы живы – можно всё успеть.
Уходит время – надо торопиться,
А не листать последнюю страницу
В романе, что прочитан лишь на треть…

Но поезд, кажется, свой взял разбег –
Вонзается стрелой в метели млечность,
Неистово сечёт по окнам снег,
А впереди – разлуки бесконечность.

Летит состав, врезаясь в тишину,
Уносит в неизвестность судьбы, лица…
Ты знаешь ли, какая в дверь стучится
Разлука, когда едут на войну?

Часы на башне бьют – за веком век.
За годом год – война всё длится, длится…
И день за днём всё валит, валит снег,
А мы не можем ни простить и ни проститься
Который день…
Который год…
Который век…

Публикуется по буклету: «Заседание № 166 секции поэзии РМСП. Ирина Богородицкая. СПб., 2008». Составление и компьютерное оформление буклета – Д.Н. Киршин

Предыдущий автор <Все заседания> Следующий автор