Юлия АНДРЕЕВА
(Санкт-Петербург)
|
* * *
А постель моя – чёрный шёлк.
Проводок принесёт ток,
Золотой, одинокий цветок,
Лунного света поток.
Зов намагниченных крыш.
Боль. Но уже летишь.
Выше заносчивых крыш…
Кыш!..
А электрик плетёт макраме,
В проводах притаился ток.
На постель мою чёрный кот
Прыгнул, жалит лампами глаз.
Ты придёшь иль приснишься мне.
Поцелуй. Мыслей рвётся поток.
Это ток, это шёлк, это шок.
Умерла и летаю теперь.
Это шик, это шёлк, это шаг по воде,
Это шёпот в ветвях,
Это шорох любви,
Чёрной простыни блеск,
Электрический скат,
Это шелест саней –
На закат, наугад,
Икебана теней,
Геральдический знак…
Полсекунды любви –
И уже в небесах…
* * *
Мне неоткуда вернуться.
Птица с убитой памятью…
Звуки имени кажутся чужими,
В зеркале не возникает лица,
Глаза сливаются с ночью,
Губы рыщут в тюльпанах
И находят пустоту.
Птица с убитой памятью….
Я забыла иероглиф движения,
А воздух не сохраняет следов.
И вода потеряла мой запах.
– Откуда? – кричит эхо в пустой комнате.
– Куда, – отвечают деревья,
не ставшие домом.
Я сижу на пересечении тропинок и плачу.
А звёзды ловят слёзы и купаются в них.
И убитая память летящей птицы
Ищет меня.
* * *
Когда все травы сочтены
И карих глаз твоих закат
Истомлён луною.
Когда снег первобытен,
Чарует прикосновением к истине.
Я становлюсь снегом,
Я ухожу в прикосновение,
Меняю себе имя.
Я войду в чистоту, не запачкав порога.
Я стану грязью,
Чтобы ты, отказавшись от меня, сумел очиститься.
И когда ты войдёшь в чистое сияние,
Я встречу тебя в зените чёрного солнца,
Где горизонт перестаёт быть великим пределом.
И огонь, чувствуя родство,
Поцелует тебя, не причинив вреда.
Но это случиться не раньше,
Чем травы волос твоих будут замучены
Лаской пальцев моих.
Когда закат забвения повенчает взгляд.
Когда луна, истомив тонкими чувствами,
Оставит твоё бездыханное тело.
И наступит вчера.
В забвении обратного света планет.
Вот тогда посвящу тебя чёрному солнцу.
* * *
«Не смылется, не мыло»,
Но он же мой, и милый.
В законе муж,
А стало быть, судьба.
Когда горели вместе
Созвездья в поднебесье
Завидовали.
Песни все пелись о любви.
Сгорело, что мешало.
И нас мечта венчала
Монаршими венцами,
А нынче – се ля ви.
Ещё вчера нас двое,
А нынче – что такое?
Где я, и что с тобою?
Нас вышибли с любви.
Вчера – любовь без края,
Сегодня лёд: «Другая».
А я? Я не мешаю?
Я слова не скажу.
Ведь я всё понимаю.
Гляди. Я затухаю.
Смотри, я отлетаю,
Себя я испишу.
Не грех, ушла что в строки.
Мой слог – пусть не высокий.
В начале было слово,
Я испишусь до букв.
Я истончусь до звука,
До вздоха, шелестенья.
И истончусь, истаю.
Гляди, я улетаю.
А ты не знал: крылатой
Я стала от любви.
* * *
Истории о том, как падал «Мир»,
вещали все в стране телеканалы.
Ракетчики мечтали сделать тир.
Но всё ушло – что в Лету, что в анналы.
Потомкам – сказки, мифы, ржавый хлам,
за минусом удачи и халявы.
Не более того, что дали нам.
Высоты духа, выгребные ямы.
Любовь и душу – всё, что есть, отдай.
На сон грядущий счастье загадай.
Какое? – Пусть ведут потомки споры.
Разбили райский сад мы на стихах –
тех, что из сора. На любви грехах,
как на камнях, возводятся соборы.
* * *
И счастье им одно досталось на двоих.
Сиял поток, и лик Иисуса отражался,
благословляя нас: «Невеста и жених!»
Наш общий силуэт на волнах изменялся.
Упав из рук, грааль поплыл, ища иных
людей иль берегов в мистическом тумане.
Зевесов дождь златой летел для дел земных.
И мимо Воланд плыл в своем катамаране.
Ловя граалев след.
Ловя граалев свет.
Вот с этих пор хожу к тебе на Пряжку.
Приду, а ты в стихах.
Приду, а ты в слезах.
Разбита жизнь, а ты жалеешь чашку.
* * *
«Колокол на колокольне,
ты о чём поёшь сегодня?»
Ты хоронишь или крестишь?
Ветер знает.
Ветер, ветер.
Птица вьюга бьёт крылами.
Нет покоя – ведь не знает,
где гнездо ей свить, и вертит
ветром ветви ив плакучих.
Плачет, требует покоя,
оглашая колокольню.
Вьюга птица – страшным воем,
вьюга ведьма – жутким воплем.
Оттого порой ночною
не молитвой – так мольбою
к небу колокол взалкал.
* * *
Как повезло отраженью –
моему отраженью.
В бреде луны не знает границ море.
Млечной фатою прикроет очи невесты.
За зеркалами её в тишине вижу.
За оболочкой стекла –
горящие свечи.
Там мой двойник пред венцом
с прекрасной невестой.
За недоступным стеклом,
но меня там нету.
Там мой двойник,
он не знает, что должен быть счастлив.
В мареве май, в пик полнолунья блаженство.
Там отраженья, здесь призраки славы и света.
Что я такое, раз образ её не замечу?
Вслед за луною иду я солнцу навстречу.
Женщина сна в зеркалах,
повенчана с тайной.
Но почему ты в мой мир не бросила тени?
Я бы пред нею пал на колени и плакал.
Дай мне, живому, свой поцелуй-отраженье.
Выйди из зеркала рамы,
укутайся пледом.
Тёплым вином мы согреем бокалы.
В камине
сказку расскажет огонь о мирах отраженья.
И я исчезну к утру, чтоб остаться с тобою.
Как повезло отраженьям в лунном безумье!
Плещутся волны в небо, а небо в море…
Моему дедушке Котову Н.Ф.
Расскажи мне сказку на ночь,
время счастья улетело,
мы вернем его, я слышу:
тонких граней совпаденье
странный звон явило миру.
Тайный зов больного сердца.
Одиночества бездонье изжило себя.
Я вижу снова образ седовласый
Твой бокал наполнен чаем.
И сирень в хрустальной вазе.
Я сижу в объятьях пледа,
утихаю, исчезаю…
Ночь звенит… Расправя ветви,
клен-атлант качает небо.
Расскажи мне сказку, деда,
где бы ни был, где бы ни жил.
В облаках, веках, виденьях…
Я ищу твой след на небе.
Я твой голос снова слышу.
Сквозь биенье сердца внемлю.
Расскажи мне сказку, деда.
* * *
Белая ночь.
По крышам расселись грифоны,
свесив, как плоские листья,
уставшие крылья.
А над Лебяжьей канавкой
летит, извиваясь,
тонко-туманный шарф
с головы Айседоры.
Сумерки магией нежности
город увили.
И даже ночь – как невеста
в белом венчальном платье
из тихой мелодии Летнего сада,
там, где навечно белые боги застыли.
Поднят квадратом Малевича
Троицкий мост.
Я по нему в лёгком вальсе пройдусь –
и на небо.
Близкое небо –
из этого города легче
в рай. Я лазейку
вырыла там, в облаках.
