Геннадий ВОЛНОХОДЕЦ
(Санкт-Петербург)
|
Реанимация лирика
Начну с мольбы под снегопадом,
Глаголом – под пугливым взглядом,
Строкой – в хрипении надсадном
Над брызнувшим листвою садом.
Освобожусь из-под ареста
Настройкой струнного оркестра.
Прольюсь мажорной увертюрой
Над публикой немой и хмурой.
Взметнусь окрепшим монологом,
Азартным солнцем – за порогом!
Отмерю путь отрадой звездной!
Не говорите мне, что поздно…
* * *
Все время жить под игом долга
Немыслимо, сколь ни проси;
Свободой разольюсь, как Волга
По певчей Матушке-Руси.
Потоком в праздничном покое
Развешенных зеленых штор
Из глубины всплывет такое,
Что гнал запретом до сих пор…
Красуйся, кровельная радость,
Над пыльным перекрестком уст,
Где к жизни жилистая жадность –
Как соблазнительный Эльбрус!
После ремонта
Пытаюсь освоить пространство квартиры,
Где стены затоплены морем обоев;
В сиротских сетях суетливой сатиры
Ломаюсь шутом не для царских покоев.
В смятенье душа от взрыхленного быта:
Зияют потерями книжные полки,
Семейное ложе нервозностью смыто,
По комнатам рыщут бессонницы волки…
Никак не пробиться в потерянный праздник,
Где воздух распластан горячей листвою.
На ветке скворец, одиозный проказник,
Влюблено вращает смешной головою…
Польский сонет
Какой азарт – быть с Вами рядом
Под сенью северной весны,
Пленятся синеоким взглядом
Манящей шепотом страны.
Какая праздничная нежность –
Ловить пушинки «пши» и «вжи»
И вглядываться в безмятежность
Сквозь Ваши очи-витражи.
Шляхетства древнего заплату
Под спудом вымерзших острот
Распознавать в себе как плату:
Взрастить веригами забот
Травинки трогательных нот,
Чтоб возвеличить Малгожату.
Депрессия
Хрипит несмазанная глотка
За обезлюдевшим столом,
Но не спасает больше водка
Своим искусственным теплом.
Чреда событий – льдина смысла,
Борьба за истину – мираж,
Злодейскими нулями числа
Сосут сценический кураж.
Впервые к психотерапевту
Стремятся боли на поклон,
Судьбы разменную монету
Бросают между голых крон.
Так сотни раз за горло брало,
Но выкарабкивался сам:
То вынимал из сердца жало,
То легкость придавал весам…
А ныне сдюжить не под силу
Промозглой сущности тоннель,
Кивает память на могилу,
Унынья длится канитель…
В объятья млечного Морфея
Бредет усталый катаклизм,
Где ты с размахом корифея
На пульс накладываешь жизнь,
Условность мира попирая,
Щебечешь радугой-дугой!..
Опять обман… Потеря рая…
Но я другой… другой… другой!..
* * *
Родная женщина – как памятник вражде,
Подсвеченный слепым негодованьем.
В лиман упреков праздничной звезде
Немыслимо смотреться оправданьем.
Она взлелеяна безмерной правотой
И многолетней жертвенною ролью…
То плачет упраздненною мечтой,
То козыряет персональной болью.
Суровый приговор расписан по статьям:
Не в меру дышишь творческим запалом,
Раздариваешь вечера друзьям,
Меня же не равняешь с идеалом.
Забыла, как стонал в разнеженную даль
Бессонницей распахнутого ложа,
Врезалась в темноту ладоней сталь,
Запретный остров доходил до дрожи.
Родная женщина восславит миром кров,
Но вспорота душа враждою краткой.
Святой союз без соловьиных слов
За горло держит мертвой хваткой.
* * *
Уезжать от внезапной любви –
Через строй киоскёров брести,
Потускневший в пыли половик
Заприметить в купейной горсти.
Еле сдерживать рвущийся плач –
Как сцеловывать слезы со щек.
Там, на фоне мелькающих дач,
Повторять чуть заметный кивок.
Отстраняться от хмеля зарниц,
От круженья балетных шагов,
Отвергать абрикос ягодиц,
Не растрогать бутоны сосков.
Отрекаться от шелка травы
Возле жадной воронки пупка,
Где соперник, идущий на Вы,
Удостоится вновь родника…
О немыслимый круговорот
Окунания в сумрачный быт,
Где ветрами заклеенный рот
Развлечение музе сулит…
Закулисный монолог фигляра
Расскажи мне, Дея, о любви
Песней на плебейском языке,
Чтобы вдохновенья соловьи
Трепетали в сумрачной строке.
В сонме хищных оловянных глаз
Спелый виноград – твои глаза:
Южный эмигрант истомой ласк
Дочку посадил, как райский сад.
Не зачахнуть – это высший дар –
В липкой жиже лондонской земли…
Будь задирист и смешон, фигляр,
Если каравелла на мели!
Девственного тела дивный храм
Простоит на камне долгий век.
Если мною бредишь по ночам,
Значит, я – счастливый человек!
Любишь ты животных и цветы,
Не хохочешь: Гуинплен – урод;
Ради этой детской чистоты
Я готов взойти на эшафот.
Расскажи мне, Дея, о любви
Песней на плебейском языке,
Чтобы вдохновенья соловьи
Трепетали в сумрачной строке.
* * *
Пройдя бессонницы барьер
В слегка вальсирующем стиле,
Всплакнет весенний кавалер:
Ах, если б Вы меня любили…
Вновь диктатуру зимних мер
Низложат птичьи эскадрильи,
Ручьи размоют мрак химер –
Ах, если б Вы меня любили!..
Судьбы заполненный партер
Желанным ликованьем были
Взойдет побегами премьер –
Ах, если б Вы меня любили…
Оплачен счет чредой потерь,
Приморские теплеют мили,
В кольце танцующих Венер,
Ах, если б Вы меня любили!..
* * *
Созвучьем сочным –
Наши имена,
Восторги вздыблены,
Как кони Клодта,
Звучит подмостков
Праздничная нота,
Впились в бока
Азарта стремена!
Сыграем страсть,
Когда идет на спад
Цунами раненного чувства –
Все воскрешают
Правила искусства,
Объятья рамп
О многом говорят…
Но замысел –
Лишь инея свинец
На черном обелиске листопада.
Вослед разрыву
Целовать не надо,
Когда Амур –
Как съехавший жилец…
Автопортрет
Я жизни суть по ранам изучал,
По азбуке страданий – нежность рук;
Во мраке брезжил солнечный причал,
Когда мутил хронический недуг.
Распахнут был для дружбы и любви,
Азартным дням не размечал границ,
Благоволил к тому, кто даровит,
Жалел больных детей и певчих птиц.
От ярости пространство сотрясал,
Когда пытались превратить в слугу,
Осколки слов переплавлял в кристалл,
Но подлостью не бил под дых врагу.
Усталых мыслей нудный метроном
Не раз смертельный подводил итог;
Молитвами в пасхальный перезвон
Судьбу преображал воскресший Бог…
