Анна ДАНИЛОВА (ГУБАРЁВСКАЯ)
(Новгородская обл.)
|
* * *
Словно сливки с молока холодного,
ветерок снимает снег с земли:
по старинному поверью, по народному –
этак прометёт ещё дня три.
Через поле мчатся вихри снежные,
по асфальту вьётся белый шнур…
Кажется, стремятся в неизбежное
сгорбленные контуры
сгорблестранных
сгорблестраннчеловеческих фигур.
Вот они несутся друг за другом,
пригибаясь, словно не хотят,
чтобы их заметили в округе.
Может, это души тех солдат,
чей был прерван меткой пулей бег
под огнём кинжальным пулемётов?
Очертанья тел запомнил снег,
вот и мчатся через поле роты
белых вихрей, как неслись когда-то
люди в белоснежных маскхалатах.
* * *
На измятой пожухлой траве
спит туман – неподвижен и сер.
То ли шум, то ли отзвуки музыки сфер –
не понять. Сужен мир – окаём
за окном,
и капель в плен взяла дом.
Что прикрыл этот плотный туман?
Кто играет на флейте времён?
Звуки ровно вплетаются в ритмы земные,
лёгкий сбой – сразу виден изъян –
то ли вздох, то ли стон, то ли звон…
Словно лестницы в небо крутые
обвалились –
обвалились –это тронулся лёд
на речушке за старой дорогой,
или чья-то душа снова просит подмоги.
Заблудилась она в этом плотном густом
тумане.
тумане.Может, ищет мой дом?
* * *
Десятый день стучится дождь в окно,
стекает осень в землю по карнизам,
по мокрым веткам яблонь, по забору…
Когда он кончится? Не всё ли мне равно.
Привыкла я к печалям и к сюрпризам,
к проказам и превратностям судьбы.
Но нет в душе ни злобы, ни укора.
Всё было в моей жизни – дождь и снег,
и молнии вокруг меня плясали,
и дни, как капли, не смиряли бег –
то уводили, то несли печали.
На всей длине не звёздного пути
я не сумела от себя уйти.
* * *
Кроны яблонь в инее или облака
солнышку подставили пышные бока?
Светом всё пронизано. Даже лужи
убраны алмазами и тончайшим кружевом.
Мир преобразился. В этом центре грёз
кажется посильным жизни воз.
Лучший из дизайнеров – утренний мороз
в осени убранство лепту свою внёс.
Что бы ни случилось, как бы жизнь ни блёкла,
он распишет празднично мои окна,
посреди простуженных серых дней –
вдруг швырнёт мне под ноги горсть огней.
* * *
Раскидистые ели, как шатры,
стояли вдоль дороги – у начала
осенней удивительной поры,
и тропка неожиданно пропала.
А тучка, будто верная собака,
бежала лёгкой тенью по пятам –
казалось, что все знаки Зодиака
запутали пути земные нам.
Вот яблоко осеннего налива
легло в ладонь, но журавлиный крик
разрушил тишину. Качнулась ива,
и поле
возникло на пути в последний миг,
когда подумалось, что посреди болот
закружит нас. Ты отшвырнул ком глины,
и нож грибной разрезал спелый плод
на две несовместимых половины.
* * *
Весь из-за трибуны виден зал,
словно с горки – ближние поляны –
взгляд мой удивлённо воскрешал
нашу юность.
нашу юносМне казалось странным
то, что время разнесло на лица
отсвет радостей и тени неудач
с пристальным усердием, как ткач –
на ковёр затейливый орнамент.
Сердце, тише – для чего так биться?
Вижу: ты глаза прикрыл рукой,
словно защищаясь поневоле
или насмехаясь над судьбой
за возврат знакомого до боли
голоса, движений быстрых рук…
Добрый мой и самый давний друг,
не кори навязчивую память
и обиду не храни, как знамя.
Дум не проклиная легкокрылость,
не жалей о том, что не случилось.
Не суди той девочки весенней
в клёшике, ласкающем колени…
Обвинить её найдёшь ли силы,
так, как я сама её судила?
* * *
Вчера меня позвали соловьи
на свой концерт – у них разгар сезона –
и настояли голоса свои
на мяте, что растёт в конце загона –
у изгороди, там где рыжий конь
весь день дремал, и синий куст люпина
соцветия приподнял, словно свечи.
Я развела костёр, ссутулив спину,
присела молча, глядя на огонь.
Листва и травы мягко серебрились,
металось пламя в танце колдовском,
дремал устало маленький мой дом.
А птицы пели, восхваляя вечер –
их трели утопали в звёздном звоне,
в пугливом сумраке простуженного лета,
касаясь мягко слуха моего.
И в самом деле – лучшая планета
дана нам вечностью, но… только отчего
счастливыми мы быть не научились?
* * *
Сегодня плохо растоплялась печь –
примета старая – считают это к худу,
и я не знала, как предостеречь
тебя от новых исчезаний чуда.
В саду не слышно птичьих голосов,
лишь завывает ветер безутешно.
Я жгу лучины – только безуспешно.
Но вот листки с намётками стихов,
поспешно вспыхнув, подожгли дрова,
пустились в пляску язычки огней.
Горят поленья и ещё слова
о той, погашенной тобой, любви моей.
Вдруг ветер стих. Стал слышен бег часов –
размеренное, вечное «тик-так»,
и отступил, рассеиваясь, мрак.
Лишь по углам висела темнота
тревожная, подвижная, живая,
тяжёлая. В ней очертанья рта
чужого, скорбного мне виделись порой,
но чутко сдерживал меня у края,
у зыбкой грани темноты и света
бег равномерной стрелки часовой.
Я знала, что моё уходит лето.
* * *
К. Ф.
Звёзды смотрятся в окно,
по стене струятся блики,
словно россыпь повилики –
проступает смысл невнятно:
– Будет то, что суждено.
Только женщине подвластно
растянуть мгновенья в годы.
Бога не тревожь напрасно.
Станут дни полыни горше,
и во сне тоска настигнет,
но на жизнь свою не сетуй.
Солнцу ты подставь ладони,
собери тепло в пригоршни,
попроси у непогоды
золотистых листьев отсвет
и разлей без сожаленья –
станет многое понятным.
Посмотри – в твоей ладони
безвозвратные мгновения,
лёгкое касанье ветра.
* * *
Тоска по дому над рекой
везде, всегда жила со мной.
Там берег в листьях золотых
и мама… в туфельках простых,
без каблучков, видавших виды,
ещё стоит на берегу,
где вётлы время стерегут.
Там детские мои обиды
живут – я не ищу отмщения,
не жду в былое возвращения.
Но тихий домик над рекой
всегда встаёт передо мной –
когда мне грустно, одиноко,
молюсь его крестам на окнах.
* * *
Не торопи. Поспешность никогда
к хорошему людей не приводила.
Бежало времечко, как вешняя вода,
крутило жизни хрупкое ветрило.
Мне, право, некуда спешить, да и зачем?
Долги давно оплачены трёхкратно,
решенья найдены безвыходных проблем,
и ничего нельзя вернуть обратно.
Меня не тянет больше в хоровод –
раскинуть руки и пройтись по кругу
почти не хочется. Лишь ветры у ворот
стучат безудержно, дерзят друг другу.
Поверь в меня и не ищи следов
по кручам и по отмелям озёрным.
Сровняло времечко траншейный даже ров
песочком жёлтым и прошило корнем чёрным.
Следы обманчивы, сомненья приглуши,
надейся. Только… торопить не надо.
Мы разведём ещё костёр в ночной тиши,
чтобы исчезли сумрак и прохлада,
пусть ненадолго. Кто назначит срок?
Жизнь кажется порой скупой и странной.
Но Ильмень будет петь у наших ног,
И Синий камень выйдет из тумана.