Дмитрий Николаевич Киршин

писатель, учёный, общественный деятель

26 сентября 2005 года.

Заседание № 108 секции поэзии РМСП в концертном зале Санкт-Петербургского Государственного музея театрального и музыкального искусства.

Ведущий заседания – Д.Н. Киршин.
Присутствовало 37 человек.

В обсуждении творчества Алексея Ахматова приняли участие члены РМСП Игорь Сахарюк, Александр Гущин, Евгений Антипов, Ирина Живописцева, Вера Соловьёва, Владимир Сотников, Валерий Ромбольский, Дмитрий Киршин, член Союза писателей России Борис Краснов, один гость секции поэзии, всего – 10 человек.

Алексей АХМАТОВ
(Санкт-Петербург)


*  *  *

Поставить на своём, не кончив разговор.
Поставить на попа, ребром, а не иначе,
Но так, чтоб настоять, чтоб был не нужен спор,
И голос чтоб при том негромок был и вкрадчив.

Взять камень по руке: не грязь, не кирпичи,
А чтоб ладони он действительно потрафил,
И твёрдо подойти на выстрел из пращи
К берущему на горло Голиафу.

Не государство, нет, свой крепкий дом срубить
И сына воспитать опорою стальною.
И с ним в своём саду вино под сенью пить
Из слив, что он уже сажал своей рукою.

И, лошадь накормив отборнейшим овсом,
Впрячь в плуг и зашагать по борозде за нею…
И это даже далеко не всё,
Чего я в жизни так роскошно не умею.

Русская грусть

Благородна по сути роскошная эта тоска.
Меланхолия эта светла изначально.
Медиатор закусишь и домбру пощиплешь слегка,
Дрозофил посчитаешь над миской печально.

Погрызёшь топинамбур,
посмотришь бесцельно в окно,
Гнутой вилкою между лопаток почешешь…
Эту русскую грусть одолеть никому не дано,
Эту чудную скуку ничем не излечишь.

*  *  *

Просыпаюсь намеренно рано,
Выхожу на правах Тамерлана
Суд вершить над подвластной землёй.
Все шесть соток лежат предо мной.
И лопата в руках, как расплата
Сорнякам. И рублюсь до заката,
Кровью трав обагрив рукава,
С диким дёрном качая права.
Города муравьиные срою,
Грядки грозно в шеренгу построю.
И меняется облик земли,
И уже отступают полки
Лютых лютиков, сныти, пырея.
Чернозём за спиною жиреет
И бурлит, от жары разопрев.
И разрубленный надвое червь
Будет каждой из двух половинок
До конца своей жизни невинной
Помнить сталь той лопаты на вкус,
Что ему показала свой профиль,
И дрожать, огибая картофель
Или красной смородины куст.

Атаманский мостик

Здравствуй, мой канал Обводный
С масляной водой бесплодной
В скользком камне ледяном.
Я пришёл на мост казачий, –
Неживой, немой, незрячий,
С красным мерзостным вином.

Оба мы мертвы, не скрою,
Оба знаем за собою
Столько трусости и лжи.
У кого душа чернее,
Холоднее и страшнее,
Свет мой, зеркальце, скажи.

Что ж, хоть это и нелепо,
Поглядим друг в друга слепо,
Каждый уходя во тьму.
Я допил, храня ухмылку, –
Забирай себе бутылку,
Как посланье никому.

*  *  *

Где червь прокладывает кабель
На ощупь в вечной темноте,
Где жизнь ютится в виде капель
И в виде блеклых макраме,

Где ровная температура
И влажности высок процент,
Где флора как макулатура,
А фауны почти что нет,

Где нижние роятся шрастры,
Своею мистикой маня…
Быть может, в том безмолвном царстве
Найдётся место для меня.

Я буду там подземной лодкой,
Не выставляя перископ,
Плыть в толще грунта на восток
За тоненькой перегородкой
Из свежеструганных досок.

*  *  *

Мне снилась музыка, я спал
И ощущал её всей кожей
Кругом, как плотный матерьял,
На полиэтилен похожий.

Хоть я и чувствовал подвох,
Так музыка владела слухом,
Что я, проснувшись рано утром,
Не сразу понял, что оглох.

В голове

В голове ютится Божий дар.
Словно нищий комнатку снимает
И с себя последнее снимает,
Чтобы оплатить её.
Нагар
С тощей свечки счистит поутру,
Он боится топнуть, скрипнуть стулом.
Я ему сдаю ничтожный угол
И за то втридорога деру.

Смех сказать, другие постояльцы –
Похоть, Лень и Страх, смотрю сквозь пальцы,
Как они жируют за мой счёт,
В долг легко живя за годом год.

Швея

Укусила мизинец иголка,
И заплакала горько швея.
Золотая, как ниточка, кровка
На батист белоснежный стекла.

Сотни тихих домашних вампиров
Стерегут рукоделье её.
Насекомых булавок рапиры,
Жальцем воткнутые в шитьё,

Клювы ножниц, раскрытые хищно,
Шильца, тянущие хоботки, –
Все в руках её ищут лишь пищу,
Их раскрамсывая на куски.

Мало стоит слезинка девичья,
Но, быть может, лишь только она
Есть та плата за платья, за птичью
Лёгкость кружев и лёд полотна.

*  *  *

Как ни крути – Сократ был голова!
Прослыл блестящим виртуозом спора.
Он знал, как сопрягаются слова,
Однако сам не написал ни слова.

Какую прозу брал он в оборот!
Те диалоги повторишь едва ли,
Но школяры Платон и Ксенофонт
Майевтику прилежно описали.

Христос поэтом был. Наш свет не знал
Метафориста тонкого такого.
Он так слова искусно сопрягал,
Однако сам не написал ни слова.

В речах его азарт был и талант.
Они навечно в сердце западали.
Ученики Матфей и Иоанн
Всё для потомков точно записали.

Что, ежели закон земли таков,
И все литературные творенья –
Удел вторых, удел учеников,
И не огонь, а лишь продукт горенья,
Зола, оставшаяся от костров?!

*  *  *

Жесток наш мир и бездуховен,
И никого ему не жаль,
Но двести с лишним лет Бетховен
До спазм колотится в рояль.

Он грозно топит баржи с углем,
Вздымая громы на плечах.
И чудится в его потуге
Какой-то первозданный страх.

Он так шумит и свирепеет,
Природы нелюбимый сын,
Вид создавая перед нею,
Как будто он здесь не один,

Как будто ей сдаваться надо,
Она окружена давно, –
Что глохнет в собственных каскадах,
Сам, как баркас, идя на дно.

Все жить боятся, все пугливы,
Но только он явил в сердцах
Столь мужественный и гневливый,
Столь мощно выраженный страх.

*  *  *

Сойду с ума, как сходит капитан,
Поспешно покидающий корабль,
По трапу к шлюпке. SOS радистом дан,
Трюм затопило и замкнуло кабель.

Без паники оставлю я себя,
С достоинством, торжественно почти что.
Так капитан без нижнего белья
Сжимает судовой журнал под мышкой.

Последним он уходит с корабля,
Хоть в запертой каюте (он-то знает!)
В воде по пояс мечется дитя
И хомяка за пазухой спасает.

*  *  *

Букву “Ц” дробит цикада, звёзды упадают в вереск,
И вода в камнях холодных ракушками шелестит.
Крабы, словно луноходы, выбираются на берег
И по гальке мягко едут на колёсах на шести.

Это древние останки внеземных цивилизаций,
Кибернетика с клешнями, механический волчок.
Умер их собравший гений, стал звеном реинкарнаций,
А игрушки всё гуляют, срок завода не истёк.

Ночью пляж совсем безлюден, только фантики и пробки.
Их сканирует без смысла пучеглазый аппарат.
Безнадёжно раздаются позывные в круглой рубке,
Их никто принять не в силах…
космос пуст…
безбрежен мрак…

Сорняк

Сорняк вцепился в землю пятернёй,
И выдранный – такой же точно крепкий,
Что и при жизни вольной, корневой,
Назло нитратами надутой репе.

Он свеж на грядке, бодр и на штыке,
И на краю компостной кучи весел,
Удерживая землю в кулаке
Намного больше собственного веса.

Публикуется по буклету: «Заседание № 108 секции поэзии РМСП. Алексей Ахматов. СПб., 2005». Составление буклета – автор. Компьютерное оформление буклета – Д.Н. Киршин

Заседание № 107 <Все заседания> Заседание № 109