Дмитрий Николаевич Киршин

писатель, учёный, общественный деятель

14 февраля 2005 года.

Заседание № 99 секции поэзии РМСП в концертном зале Санкт-Петербургского Государственного музея театрального и музыкального искусства.

Ведущий заседания – Е.П. Раевский.
Присутствовало 42 человека.

В обсуждении творчества Ольги Нефёдовой-Грунтовой приняли участие члены РМСП Игорь Деордиев, Лев Гутнер, Владимир Сотников, Сергей Смольянинов, Евгений Раевский, всего – 5 человек.

Ольга НЕФЁДОВА-ГРУНТОВА
(Санкт-Петербург)


Дух предков

Плачущий польский язык
Шепчет в крови моей: «Проше…»
Словно безумный мужик,
Слово шептал то, что горше.

Он извинялся и пел:
«Проше, Панове и пани…»
В жилах бедой шелестел,
Снова в репрессиях ранен.

Русский язык – не продашь:
Бил, как Мамая когда-то,
Подлость брал на абордаж,
Но не искал виноватых.

Песнь белорусских кровей
В лес уводила, играя
В шорохах тихих ветвей,
В солнца лучах замирая.

Небу молитвы шепча,
В свет уходя или в темень,
Плача, крича, бормоча,
Я поднимаюсь с коленей!

Забытая роза

В саду запустелом забытая роза цвела.
Не встретив любви, был бутон лишь мечтою расцвечен.
Но свет закрывала крапива, что сети плела,
Чтоб лик красоты, да и крик её не был замечен.

Над ней проплывали плеяды ночных облаков.
Их роза звала и душою стремилась навстречу
Мечтам в дуновеньях прозрачных ночных мотыльков.
Но голос её, да и крик её не был замечен.

Стрекала крапива. Стекали слезинки росы.
Стоит сиротливо, мечтая о встрече с цветами.
Колючки репейников, словно голодные псы,
Забытую пленницу цепко сжимали зубами.

Но роза цвела. И роняла свои лепестки.
Поникла душой.
Ждёт – заметит забредший прохожий.
Росинками счастья забрезжат любви огоньки
В душе лепестков. И в душе человеческой тоже.

Из венка сонетов «Подарок рождества»

Как много приготовлено подарков:
Я встретила порядочных людей!
Восторженно вхожу теперь под арки
Ворот любви. И жизнь моя – теплей.

И тьма ушла, поскольку люди – братья.
Растаяла в морозы маята.
Сошла душа с проклятого распятья,
Целуя на распятье свет Христа.

В бессилии, где ночь приходит утром,
Упрятав день в могильные кресты,
Тень от меня нашли друзья, прилюдно
Плоть воскресив на свет из темноты.

Ворвалось счастье ветром в затхлый дом,
Мрак разогнав рождественским лучом.

Пещерная бабочка

1

Как? Бабочка, вмещавшая в себя
Вселенную, спала внутри пещеры?
Хрипел мороз, живое теребя,
Но бабочка искрилась – блики веры
В незыблемость гармонии хранил
Капельный свет, соизмеряя вечность
С безумием полуистлевших крыл.
И звёздной пылью манит бесконечность
Немое тельце… Каждый волосок
Мохнатой головы светился цепью
Ночных огней. Плыл, тих и одинок,
Пещерный дух тепла. Подобно вепрю,
Ревела вьюга, заметая снег,
Что залетал, стыдясь, в нутро пещеры.
А мимо брёл заблудший человек.
Он не искал ни ближнего, ни веры.

2

И бабочка плацентой приросла
К нутру пещеры, словно к сводам матки.
Буран снаружи пел, царила мгла,
Но холод брошен в чреве на лопатки.
Лопатки лапок врезались в песок,
Что был нежнее бархатистой кожи.
Шершавя подземелья потолок,
Застыло время, суету стреножив.
Вмещая всё в себя, вселенский дух –
Что для него и стены, и границы! –
Дыша в застывших крыльях, не потух.
Спи, бабочка, в спасительной темнице!
Аид зимой – что рай земной. Весной
Родишься вновь: оставив своды ада,
Ты выпорхнешь из тьмы на свет дневной,
На зов тепла и на дыханье сада!

*  *  *

Ночь ощипала закату-павлину
Перья-лучи, в облаках их развея.
Крышкой накрыл горизонт, багровея,
Солнечной тушке горбатую спину.

Бусинки звёзд, что на небо надеты
Сыплются крошками в дырки карманов
Ночи на мягкую скатерть туманов
И исчезают, как в праздник – конфеты.

Месяц щербатый объедками света
Выброшен в небо жиреющей хмарью,
Чтобы в восход, пламенеющей ранью,
Солнце проклюнуло контур планеты,
Как скорлупу и вспорхнуло жар-птицей…
Всё повторится и всё возродится.

Из венка сонетов «В руках рассвета»
Магистрал

Влечение к тебе – сильней, чем рок.
Очнувшимся листом в руках рассвета,
Твоим дыханьем до души раздета –
Одно прикосновенье бьёт, как ток.

Скажи, какой в нелепой страсти прок,
Когда от горя корчится планета
И жизнь людей – разменная монета
Борьбы за власть – паршивой шерсти клок.

Как страус прячет голову в песок,
Своё лицо в тебе, желанный, прячу.
Уткнувшись в шею, глажу твой висок,
Где бьется жилка, что скорбит и плачет.

В объятьях горе на скорби прерви –
Сердца людские греются в любви!

Акростих «Пятигорск»

Пред ним вдали горит кавказских гор хребет,
Ярится солнце над горами-зеркалами.
Таящаяся хмурость спустится – щербет
Искрящихся снегов жуётся облаками.
Грозит в ответ, как друг, разгневанный Машук
Обрушить всё, чтоб только видеть гордые вершины –
Рвёт облако с небес – и вниз ползёт паук –
Седой туман по склонам мглою паутины –
Как ждут лавины света пленные долины!

Садоводы

Мы играем в крестьян – от крестьянской отбиты породы.
Безлошадно бредём в садоводства – свой скарб – на горбах.
Там с тоской каторжан мы вгрызаемся в тело природы,
А клеймо горожан проступает в морщинах на лбах.
Как овец, наконец, дух свободы нас выгнал на грани
Истощенья сердец из сетей городов и тревог.
Манят властно леса, где щемящие ветры шаманят
И зовут небеса, словно птиц, от асфальтных дорог
В ястребиную даль, где сметаной по донышку чаши
Растеклись облака, окунаясь в них рваным блином,
Месяц нежит бока, чтобы в спящих избушках, что в чаще,
Чаще смысл бытия обретали, покуда живём.

Яблонька

Девушкой яблонька тихо в саду трепетала.
Душно! Бездушно ей хмарь подколодно шептала
Хмурости – дуростью. Пошлостью колкой задета,
Яблонька тыкалась ветками в доброе лето,
Солнце ища, как слепая, не зная, что будет.
Яблочки ветер оглаживал – щупал, как груди:
Сок молоком в них бродил, прыснет спелостью скоро…
Остепенились полыни вихры у забора.
Солнце рассыплет лучи поцелуями злата.
Нивы зажгутся от страстных объятий заката.
Краской тумана стыдобу любви прикрывая,
Явится ночь. После ночи, молодкой вставая,
Встретив зарю и зардевшись румянцем рассвета,
Яблоньке бабонькой гнуться под натиском лета.

*  *  *

Я прижалась к тебе, как замёрзший щенок,
И уткнулась в плечо – стыл в глазах страх разлуки.
Обнимая меня, взгляд снести мой не смог,
Уходя на свои, на чужие мне круги.
За окном – листопад. Сердце воет внутри
По-собачьи, как будто оставил хозяин.
Ночи хлынул каскад: вышину от земли
Обалдевший закат переплавил с окраин.
Помню:
круг твоих рук разомкнулся слегка,
Прошуршала трава по-змеиному, тинно.
Но придёт, приплывёт – так плывут облака –
Новорожденный день, как любимый мужчина…

*  *  *

Распластавшись, ветви отдавались небу,
Веточками губ трогая рассвет.
Одинокий нищий тянет руки к хлебу,
А душа к любви рвётся много лет.
В кромку лужи, тая, билась льдинок стая.
Спинку распрямлял каждый стебелёк.
И, любви младенец, в небо прорастая,
Крылья раскрывал листик-мотылёк.
Нежностью своею, грея негу неба,
От любви хмелея, безрассудно смел,
Ввысь с ветвей он рвался…
Тело просит хлеба,
А душа любви, так Господь велел.

Гадкий утёнок

Ах, слыла я жалкой курицей,
Гадким, чокнутым утёнком.
Но удача поцелуется
С колченогим лебедёнком.

Горе было и не то ещё,
Но судьба вела к поэтам.
Я к ним кинулась – чудовищем,
Но была теплом согрета.

Лебеди меня не бросили.
Плачу, голову повесив:
Я нашла своих лишь осенью,
Сорок зим откуролесив.

Публикуется по буклету: «Заседание № 99 секции поэзии РМСП. Ольга Нефёдова-Грунтова. СПб., 2005». Составление и компьютерное оформление буклета – Д.Н. Киршин

Заседание № 98 <Все заседания> Заседание № 100