Алла КОШМЕЛЮК
(Ленинградская обл.)
* * *
Афган перепахал всю жизнь мою
И разделил невидимой границей.
Во сне я часто вижу близких лица –
Тех, кто в ином, заоблачном краю.
И траурно чернеют небеса,
Звезда дрожит слезою – не скатиться…
И мне назад уже не возвратиться –
Не услыхать родные голоса.
Всю жизнь мне будет сниться запах гор –
Чуть уловимый, едкий запах страха.
(Как больно, ИХ нельзя поднять из праха!)
Бессонной, горькой совести укор.
Вздохнёт Саланг, ослепший от снегов,
И раненое солнце будет литься…
И на смертельной чистоте страницы
Взойдёт кровотечение стихов.
* * *
Мой небесный солдат,
Напоённый досыта войною…
Как мне сладостно знать:
Я – твоё притяженье земное.
* * *
Игорю Кошмелюку, награждённому
орденом «Красной звезды», орденом
«Дружбы народов», совершившему
76 боевых вылетов в небе Афганистана
Кусаю губы
И боюсь, что вдруг заплачу…
С немой надеждой
Тихо вглядываюсь в небо.
О Боже правый,
Принеси ему удачу!
О, даждь нам днесь –
Везенья, милости… и хлеба.
О, даждь нам днесь…
Не зная ни одной молитвы,
Шепчу иссохшими
Упрямыми губами…
Я знаю: небо для тебя –
Лишь поле битвы…
О, даждь нам днесь!
…В горах закат горит, как пламя…
* * *
Полнолуние. Ночь.
Изобилие лунного света.
И бессонницы бред
и немыслимо злая тоска.
И белёсым огнём
дотлевает во тьме сигарета,
Да стреляют в ночи,
да размеренно бьёт ДШК.
Тело жёлтой луны
на хребет Гиндукуша надето,
Пики, к небу взлетев,
зацепились за стынь-облака.
Здесь чужая земля
и как будто не наша планета…
И вдали милый дом,
и дорога к нему далека.
Полнолуние. Ночь.
Изобилие лунного света,
Хоть газеты читай
или письма пиши при луне…
И сгорает, как жизнь,
дотлевая, дымит сигарета…
В этой дикой стране
на бездарной, нелепой войне.
Третий
Поднимем третий. Молча, – третий.
За тех, кто новый день не встретит,
За тех, кто за чертой, за гранью,
За всех погибших под Баграмом.
Как будто плетью – боль отметин.
Поднимем третий. Молча третий
За наших мальчиков вчерашних,
За наших, смертью храбрых павших.
За бой короткий на рассвете
Поднимем третий… Молча… Третий…
* * *
Небо надорвано у горизонта –
Тлеет холодной лиловой полоской.
Чёрным огромным невидимым зонтом
Землю накрыло. Размытый, неброский
Вид из окна. Электричка рокочет,
Прочь убегая из загнанной ночи.
Чушь несусветную дождик лопочет…
Грусть невесома… Душа кровоточит…
* * *
Как будто обморок,
короткий день упал,
Пьёт вязких сумерек
губительный настой.
Бездонной ночи
бессознательный провал,
И гул промёрзших проводов
похож на стон.
И чёрен лёд застывших луж,
и ночь черна,
Наплывом воска отливает
серый снег,
И в чёрный глянец
запотевшего окна
Глядит продрогший,
зябкий XXI век.
Вечер в Рождествено
Шелестят рождественские клёны.
И звонят, звонят колокола.
В чистоте лазури невесомой
Древней церкви стынут купола.
Свет лиловый. Оредежь. И блики…
Горизонт становится светлей…
И витает грешный дух Лолиты
В темноте набоковских аллей.
И взлетает ввысь над бельведером
Белой ночи тонкая вуаль…
Ветер с пряным запахом мадеры.
Тишина. Вселенская печаль.
* * *
Какую тайну иль печаль
Вы, берега реки, храните?
Молчат и глубина, и даль,
И длинных водорослей нити
В воде становятся светлей.
Парят на бреющем стрекозы…
И нервы спутанных корней
У накренившейся берёзы
Врастают в огненный песок,
Палящим зноем утомлённый.
Дневной пичуги голосок –
Как будто плач над красным склоном.
Да моют пухлые бока
В зеркальной глади облака.
* * *
Льют дожди голубые, капризные
Невесомо, светло и обманчиво
По-над древнею Гатчинской мызою,
По-над тихой старинною Гатчиной.
И подступит печаль беспричинная,
Потаённая, тихая, гордая…
Здравствуй, Хотчино, Гать моя чинная,
Здравствуй, тихая, милая Родина.
* * *
Расплескалась тишина чёрным вечером
Под нестройный хор цикад за околицей,
И ласкает ветерок нежно плечи мне,
День иссяк. И ночь склонилась невольницей.
И прохлада льнёт светло и доверчиво…
Сыч заплакал, как ребёнок обиженный.
Расплескалась тишина чёрным вечером,
Разбросав по небу звёзды-жемчужины…
* * *
Оголённые улочки города,
Не прикрытые медной листвой,
Беззащитные, тихие, гордые,
Со сквозной безысходной тоской.
И сияют фасады заплатами…
То, что было сокрыто от глаз,
То, что было за кронами спрятано,
Выставляет зима напоказ.
И минорными тает аккордами
Проводов телеграфных каданс…
Обнажённые улочки города.
Милый Павловск. Предзимний анфас.
Снежинки
Снежинки, словно крохотные звёзды,
Кружась, ложатся на мою ладонь.
Как тихо и светло. Прозрачен воздух,
Как будто рядом бродит снежный конь.
Тряхнёт он осторожно белой гривой,
Хвостом своим серебряным махнёт,
И в воздухе божественно на диво,
Неслышно, невесомо снег плывёт…
* * *
Это гордое одиночество –
Стынет в горле безмолвный крик.
Эти длинные долгие «ночества»,
А свидания – краткий миг.
Это гордое одиночество –
Сигарет горьковатый дым…
Днём ещё ничего, а ночью-то –
Я одна, да и ты один.
Эти тени без имени-отчества…
Бездна-ночь. Тихий всхлип дверей,
Свет луны – ледяной, пророческий,
И разбиты глаза фонарей.
* * *
А. А. Г.
Электричка врезается в ливень стальной,
В обложной и отвесный, как в серый туннель.
Этот дождь между мной и тобою – стеной,
Ты – как будто за тридевять дальних земель.
Этот ливень косой – словно плач о тебе…
(Электрички гудок, как охрипший гобой!)
Бьёт по крыше, по нервам, стучит по судьбе
Скорбный плакальщик дождь.
Скорбный плакальщик Между мной и тобой…
* * *
Я в детство сбегаю по шатким мосточкам
Девчонкой вихрастою в шапочке белой,
И солнечной вербы тугие комочки
Чуть трогает ветер рукою несмелой.
И тёмной водою кипит половодье –
Кудряшками пенной живительной браги…
И жизнь отпускает тугие поводья
На круче холма у разлившейся Ваги.
Весна. Половодье. И верится в чудо,
И больно глазам от сверканья и блеска…
Замру на холме белоглазою чудью –
Частичкою маленькой милого Вельска.