Татьяна ТИМОФЕЕВА
(Санкт-Петербург)
|
Шторм
Ветра, пронзительны и стылы,
Срывают с мачты паруса.
Поверить в собственные силы?
Друзей невнятны голоса.
Как тихую найти лагуну
Среди такого кутежа,
Надежду – маленькую шхуну
Укрыть от зла и мятежа,
Что разжигает ложью страсти?..
О сострадании моля,
Я у судьбы цыганю счастья,
Опоры – твёрдой, как земля.
Зима-белошвейка
Зима-белошвейка стежок за стежком
Своё рукоделие ладит,
И нити на холст облинялый рядком
Ложатся серебряной гладью.
Стегает, стегает певучей иглой,
Горят над прошивкою пальцы,
И тянется свет за умелой рукой,
И холст оживает на пяльцах.
Махровую пряжу сучит в бахрому,
Тачая по краю умело.
Пушинка к пушинке покрыли кайму,
Сверкают на скатерти белой.
Зимы-белошвейки длинны вечера,
Работа её не скучлива.
Петляют по ткани стежки серебра,
Приданное шьёт кропотливо.
* * *
Наступает зима на апрель,
Как сварливая баба на мужа, –
Напирает. И в сердце метель,
А меж душами лютая стужа.
Снег летит, словно сор из избы,
Хмур апрель, уличённый в измене…
Баба буйствует, крошатся льды,
И потоки заходятся в пене.
Но апрель отвечает теплом,
Открывает строптивой объятья…
У красавицы – слёзы ручьем,
И – сдаётся, и падает платье.
* * *
Всё поле перевёрнуто пластами,
Но непокорный стебелёк восстал,
Он постепенно обрастал шипами,
Назло всему, колючий, расцветал.
Поднялся он, осилив притяженье,
Расправил, словно крылья, лепестки.
Земле не удержать его стремленье,
К живому свету тянутся ростки.
Такая жажда жизни и терпенье
Природою заложена в стерне!..
Вот так в грехе, паденье и рожденье
Вновь пробудилась женщина во мне.
* * *
Бесилось море, упразднив пределы.
И с влажных губ волны срывалась пена.
О помыслы мои, как вы несмелы –
Не разорвать вам собственного плена.
И крик души, что бросил вызов ночи,
Был поглощён прибойною волною,
Но боль моя, как неумелый кормчий,
Не торопилась разойтись со мною.
Она волною дерзкою взмывала,
Была в порывах ревности нескромной.
Душа была, как остров… и желала
Быть обжитой…
Быть обжитой…как материк, огромной.
* * *
Что за беда! Не ладим снова.
Но не пойду я на поклон.
Гляжу, как в яркие обновы
Высокий вырядился клён.
Скрою себе из шёлка платье,
Покруче локон закручу.
Что рассыпать вослед проклятья? –
Печаль свою перемолчу.
Клён золото роняет с веток…
Расстались – не моя вина.
Ещё в разгаре бабье лето.
Я не вдова и не жена.
* * *
Запалю пред иконой свечи
И в молитве сведу персты,
Чтобы в этот весенний вечер
На порог мой нагрянул ты.
Мне бы светом святым согреться,
Только стужа в тиски берёт.
И молитвенник возле сердца
Не уймёт тоски, не уймёт…
* * *
Я чувствую нутром:
Когда устану жить,
Мой старый, тёплый дом
Ветрам не остудить.
Забудусь в тихом сне,
Пурга завьёт погост.
Что плакать обо мне? –
Закон природы прост.
Прольются воды с круч,
Утихнет боль, как гром.
Весенний первый луч
Придёт моим теплом.
Прольётся сквозь плетень
В мой дом и тихий сад,
Согрев дыханьем день
И всех моих внучат.
* * *
Поработали артелью,
Испекли картошку,
И попили, и поели,
Спели под гармошку.
Посудачили по-бабьи,
Сидя на завалинке,
И опять взялись за грабли –
Хоть и были пьяненьки.
А наутро соловьями
Залилась околица.
Под бочок прильнула к маме –
Маме нездоровится.
Погостила я немножко,
Все дела уладили
И друг другу на дорожку
Волосы погладили.
* * *
А память… память – как ветряк,
Что шелестит над крышей дома.
Заполнен сеном и соломой
Наш прохудившийся чердак.
Паук из тонкой нити длинной
Свой тайный умысел плетёт,
Годам ведёт кукушка счёт,
Подогревает ложе спину –
На нём, раскинувшись, лежу,
Как пахнет клеверами сено!
Саднит разбитое колено…
Сквозь щель я на небо гляжу.
Луна на ниве ночи зреет,
Порошей Млечный Путь пылит,
И звездопадом ночь сорит…
А я мечтаю стать взрослее.
Но овладела мной истома,
И не узнала я тогда,
Что предвещала мне звезда
Над крышей дедовского дома.
* * *
Сугробов призрачная заметь,
Сыпучий снег летит, летит…
А мне назойливая память
Вернутся в прошлое велит,
Где разгребаю снег лопатой,
Он липнет, тяжело грести.
На старых валенках заплаты,
Не смею дух перевести.
Торю, торю тропу к сараю:
Нужна берёста, связка дров.
Но почему не слышно лая?
Напрасен мой надрывный зов.
Быстрей орудую лопатой
К собачьей будке – кровь вокруг,
И к лесу – след чужой, столапый…
Лопата выпала из рук.
С крыльца мне бабушка кричала,
Но я не слышала её
И горьких слёз не замечала.
…Так детство кончилось моё.
* * *
Внезапно выстрелят слова –
И рухнет, как подранок, нежность,
И опалённая трава
Не возродит былую свежесть.
С душой прострелянной живу,
Открытых ран любви не тронув.
Кто страждет – стонет наяву,
Счастливые – не помнят стонов.
Осень
Рыжуха-осень виновата,
Что обагрила окоём
Кровоподтёками заката
Над колким, высохшим жнивьём.
Леса развесили кадила,
Курятся ладаном хмельным,
А ветер западный – чудила
Разносит благовонья дым.
И над землёю слух разносит,
Что осень рыжая грустна.
Но грусть, что навевает осень,
И нестерпима, и нежна…
Осень в Летнем саду
Пригорюнилась осень-вдовица
За оградою Летнего сада.
А над нею кружится, струится
День за днём мишура листопада.
Ветер – старый бобыль, волокита –
Присоседился, славный беседчик,
Балагурит, и горечи слиток
Рассыпается – тает, как свечи.
Далеко, далеко до Покрова –
До последней её осенины.
В бабье лето так губы медовы,
И осенние ноченьки длинны.
Облиняла завеса хмурная,
Разбросав акварели по саду…
И, как баба, от счастья хмельная,
Не вдовица идёт, а услада.
