Владимир ДЮКОВ-САМАРСКИЙ
(Санкт-Петербург)
|
Войди в огонь!..
Войди в огонь, в котором я горю!
Попробуй реку одолеть вне брода,
Сбей пламя – тронь!.. И я договорю:
«Мне без любви бессмысленна свобода!..»
В горенье очищается порода –
Войди в огонь, в котором я горю!..
Мне нравилось в вас всё…
Мне нравилось в Вас всё: и даже злость,
Изящество и утончённость нерва,
Жаль, что доныне мне не довелось
Последним стать, – останусь вечно первым…
Мне нравились изгибы Ваших губ
И смоляных волос копна витая.
О юность, юность!.. Как бываешь глуп, –
Поныне жжёт пощёчина влитая.
Мне нравилось свеченье Ваших глаз –
Той незабвенной неумелой ночи…
Хотелось бы увидеть Вас хоть раз?!
А Вам меня?.. Мне кажется, – не очень!..
Поток
Ты меня возвращаешь к годам,
Мне казалось, давно позабытым.
«Я тебя никому не отдам!» –
Крикнуть хочется сердцем открытым.
Ты – восход! Я забыл про закат.
За тобою и солнца не видно!..
Ослепленье дороже стократ
Хладнокровности трезво-постыдной.
Уносило меня без ветрил
К берегам иллюзорного рая,
Слишком часто я сердце дарил
Пламенея, горя и сгорая.
Но теперь мою лодку поток
От заката уносит к восходу.
Одинокого сердца мосток –
Он спасенье двоих в непогоду.
Разве я от тебя отрекусь,
Моего вдохновенья награда?!
Невозможна сердечная грусть,
Коль душа воскрешению рада.
В твоём альбоме
Что останется? – Страстных, жгучих
Серых глаз тугие лучи.
Что останется? – Свист колючий
Ветра западного в ночи…
Губ останется истомлённый,
Ненасытный, крутой разбег,
Неразгаданный, потаённый
Наш почтовый роман и снег…
И останется – в профиль строго,
И в тельняшке фото – анфас,
Впредь напутствием на дорогу:
«Позабыть о любви!» – Приказ!
Лишь останется писем связка,
Обнищавшая: рви – не рви!..
Одинокого сердца ласка –
Словно церковка на Нерли…
Зов предков
(часть 2)
Раскосое бродит дикарство,
По жилам хлеща кнутом, –
В изнанке душевной бунтарство
Холопства крушит излом…
Оседлость – корзиной с утёса!
Клокочет взрывная смесь.
Варяги, татары и россы
Норовисто будят спесь:
К кострам в кочевое приволье,
Под ветром в седой ковыль,
В степную жару и раздолье –
В дорожную гонят пыль…
Влекут в бесшабашные рати,
Чтоб слышать кибиток стук,
В загулы татарской братии,
Где сокол – смертельный друг,
Где рыщут, горбатясь, гиены,
Да беркуты рвут волков…
Татаро-монгольские гены
Бурлят через глубь веков.
Как предок – по дикому полю, –
Гнать взмыленного коня!..
Клокочет и манит на волю
Восточная кровь меня!
Несовпадение
Как мы боимся обмануться:
В любимых ищем свой же свет.
Надежды рушатся и бьются,
Досадный оставляя след…
Невольно чувства подгоняем:
«За что покинули сейчас?..»
И за измену принимаем
Несовпаденье грешных нас.
Детская радость
Мальчишки с гиканьем от счастья –
На льдине, будто на плоту:
«Эй, вправо руль!.. Налево снасти!»
Аврал на боевом посту.
Кричат, волнуются, чудачат:
«До мостика с десяток миль!..
Эй, шевелись, – нас ждёт удача!» –
Плывут по речке Оккервиль.
А я гляжу на них с балкона,
В игру включаюсь на воде…
Мне радость детства так знакома,
Но где она, шальная?.. Где?!.
Жеребёнок
Бывают времена: глуха тоска,
Но сердце жеребёнком резвым мчится,
Завидевшим родную кобылицу,
И мягко-мягко тычется в бока…
Февраль
Февраль написан Пастернаком
Безукоризненно – навзрыд.
И вновь февраль… По буеракам
Снег колкой моросью размыт.
А лес стоит сырой и чёрный,
Ничуть не сокрушён бедой,
И нет следа дороги торной –
Всё сплошь затоплено водой.
На это странное явленье –
Причуд погодных пастораль –
Глядит в наивном умиленье
Раздетый догола февраль.
Грустить ли нам?
Грустить? О чём? Ещё пылит дорога,
И проливные радуют дожди,
С улыбкой обнимает у порога
Любимая, – на шаг опередив.
О чём грустить?! Ещё наступят сроки,
И сенокос пройдётся по лугам,
Ну а пока – бурлят, резвятся соки,
И взгляд скользит по девичьим ногам.
Грустить ли нам?! Вновь зацветает донник,
Соцветий белых тонок аромат,
Ты – истовый и преданный поклонник,
Игрушке-жизни, как младенец, рад!..
Сентябрь
Срединный летний зной – моя отрада!
А осень – нет! – туманы да дожди,
Стой у окна и безнадежно жди,
Блеснёт ли луч как редкая награда…
Любим сентябрь – корзины свежих яблок,
Рябин розовощёкие бока,
Мятущиеся в небе облака,
Будылья жёлтых пижм и жухлых таволг.
Зов непонятный поутру подымет,
Когда всё спит, – но ты уже не спишь,
И уведёт в предутреннюю тишь…
Там горьковатый аромат полыни,
Березняков, осинников затишье
Грибами пахнет, свежестью лесной.
Возникнет бодрый благостный настрой,
Окрест безлюдье: дышишь и не дышишь…
И чутко внемлешь шорохам и звукам,
Стоишь, любуясь лесом, – сам не свой –
Невиданной раскрашенной листвой,
А то по-детски вдруг начнёшь аукать…
И голос льётся широко, привольно,
Вдруг сойка выпорхнет из-за куста,
Раскроет веер голубой хвоста,
И дятел застучит над изголовьем.
В серебряные травы все тревоги
Отступят и растают вдалеке,
Невесть зачем с корзинкой налегке
Шагнёшь в росу с нахоженной дороги.
В храме
Томит былое, снегом запорошено.
К вечерне в храм сбирается народ.
Иди – покайся, сердце заполошное,
И выспроси прощенья наперёд.
Иконы. Людно. Мысли растревожены,
Дрожит в лампадках язычками свет…
Зачем мы не любили по-хорошему?..
Мы не любили… Вот и весь ответ.
Жизни вечный пир
Я – идолопоклонник красоты,
Что выполнена в бронзовых ваяньях,
И в мраморе, наполненном дыханьем,
В картинах вдохновенного признанья,
Которым дышат вечные холсты…
Я наслаждаюсь глубиной реки
И птиц необычайным опереньем,
Листвой кустов и ветра дуновеньем,
Красой цветка – недолгим дерзновеньем, –
Ссыпающим на землю лепестки.
Упорству поражаюсь комара
И кваканью горластому лягушки,
Урчанию шмеля в цветке-подушке
И счетоводству вещему кукушки
В затихшие сухие вечера.
Гляжу пытливо: в небе облака
С собою миражами радость носят,
Вот косари валками травы косят,
И золотом в токах ссыпают просо,
И блещет рыбьей чешуёй река!..
Вокруг животворящие холсты:
Я вслушиваюсь в жаворонков трели,
В весеннее журчание капели,
И в умиротворённый звук свирели…
Всё – жизнью напоённые пласты!
Мне радостен благословенный мир:
Стоическим и мудрым вдохновеньем,
И выдумкой, и властным нетерпеньем,
Гармонии живым переплетеньем,
Где каждый зван на вечный жизни пир!
