Сергей СМИРНОВ
(Ленинградская обл.)
|
* * *
Пой, мой мальчик!
Ещё не сковала зима
этот мир ледяными цепями.
Пой, пока в белом поле
не пляшут лихие ветра и метели.
Ты беседуй с забытыми нами
далёкого детства богами,
ведь они ещё помнят твой сон
и надёжность твоей колыбели.
Пой, мой мальчик!
Ещё голос твой не охрип
от мороза, от дыма и водки.
Пой, пока в чистоте – верю я! –
твои помыслы, сердце и руки.
Ты плыви по теченью Великой Реки
в своей маленькой лодке.
Время льдов не пришло,
но оно поджидает тебя у излуки.
Пой, мой мальчик!
Ну что ж ты молчишь?
* * *
Как к старому отчему дому,
где каждой дороги исток,
опять возвращаюсь к простому:
созвездие, камень, росток.
Опять возвращаюсь с просторов,
где спутаны сотни путей.
Но в доме – опущены шторы,
но в доме – не слышно детей.
Потрескался старый фундамент,
и высох заброшенный сад.
Дом шепчет: какими судьбами?
А звёзды торопят назад,
туда, на чужие просторы,
где спутаны сотни путей,
где катятся вниз метеоры,
как слёзы по лицам детей.
Осень на кладбище Донского монастыря
В этот день невесёлый,
что с утра не заладился,
мы почти новоселы
на сентябрьском кладбище.
Здесь одни из немногих
под могильными знаками –
как и мы, одиноки,
как и мы, одинаковы.
С барельефов библейских
нечто пишут художники,
их этюды без блеска
гармонируют с дождиком.
А в садах монастырских
негде пасть даже яблоку.
Не поэтам настырным
с их корявыми ямбами
здесь открыты калитки
и по будням, и в праздники –
перехожим каликам,
очарованным странникам.
• • • • • • • • • • • • • • • • • • •
И в начале шестого
за стенами обители
забываем святое,
что не станет обыденным.
* * *
Речь реки – камышовые шорохи.
Оседлав стрежневую струю,
мы с тобой, неразумные отроки,
по течению правим ладью.
Вот и солнце склонилось на западе,
погрузилось в седой океан,
и вечерние звуки и запахи
поглотил клочковатый туман.
В чёрных омутах звёзды не светятся,
лишь скользят очертания рыб.
В небесах ятаган полумесяца
серебристо-высок до поры.
Только скоро по воле пророчества
он затмится кровавым бельмом.
Мы торопимся – каждому хочется
до рассвета вернуться домой.
А пока над водою чуть слышатся
плеск весла и биенье волны,
и так вольно и сладостно дышится,
как всегда накануне войны.
Молот неба
От колыбели до склепа
в серой дорожной пыли
ходим под молотом неба
по наковальне земли.
Носятся жгучие искры,
и раздувает меха
горна, гранённого риском,
сильная чья-то рука.
В этой пожизненной кузне
пламени не затушить:
каждый не больше чем узник
вечной закалки души.
Душу то выбелит холод,
то отогреет тепло.
Вновь опускается молот,
плюща греховную плоть.
* * *
Апрель. Обвал тепла и ливней,
лиловых линий ледяных –
длиннее телеграфных линий,
длиннее линий остальных.
А что там капли настучали
в сырой гранит и серый мох?
Да пустяки: начни с начала,
как начинал когда-то Бог!
Плоть дня
Из чрева материнского зари
рождался день – хоть на руки бери!
И звери выходили из берлог,
и воздух оглашал победный слог.
Рождался день. И пели гимн ему
все сущие, ушедшие во тьму,
сосущие живительную кровь,
до срока покидающие кров.
Почуяв жертву, скалили клыки
и прятались в тумане у реки.
И день, разлив тумана молоко,
рождался в муках – умирал легко.
Китеж
Как во славном граде Китеже
не звонят колокола,
как во славном граде Китеже
потускнели купола.
Раскатились воды дерзкие,
ни паромов, ни мостов,
оседлали жабы мерзкие
перекладины крестов.
А вокруг святого озера
вековая трын-трава,
а вокруг святого озера
чуть заметная тропа.
Здесь искали избавления
от недугов и страстей
на коленях поколения
обездоленных людей.
А со дна святого озера
ни ответа, ни огня,
а со дна святого озера
только рыбья болтовня.
Но однажды вдруг почудится
сквозь студёные ключи:
на уснувших древних улицах
тлеет искорка свечи.
Электричество
Все дороги кончаются в городе,
здесь плутаю, как в тёмном лесу,
и свою бесшабашную голову
на закланье покорно несу.
Все твои бестолковые улицы
то вздымают, то падают вниз.
Над проспектами тучи целуются,
зацепившись за низкий карниз.
В них сверкают разряды вольфрамовы,
в них гремят жестяные грома –
и пылают зарницы над храмами,
и прохожие сходят с ума.
Город, мы от рождения разные,
стоит руки друг другу пожать –
мы становимся взрывоопасными.
Значит, молнии не избежать!
Коридор
Перспектива коридоров,
уходящих в бесконечность.
Двери хлопают пугливо,
и вопят ночами кошки.
Коридором пролегала
вечно-женственная млечность,
упираясь с головою
в неприкрытое окошко.
Да напрасно мы спешили
утонуть в молочных лужах
и вернуться в наше детство,
где любой из нас был светел:
просто тот, кому молились,
нас решительно не слушал
и над нашим коридором
Млечный Путь небрежно свесил.