Г.Т. КАРЕЛИНА
Великие александринцы: взгляд изнутри
Застать времена перемен, увидеть начало возрождения России, перейти из одного столетия в другое – большой подарок судьбы. Но не меньшим подарком для меня было служение в Александринском театре, где творили, без преувеличения, гении русской сцены. По сей день, переступая его порог, я испытываю такое же трепетное чувство, как и много лет назад, когда по окончании Театрального института я впервые оказалась «под сенью кулис» Александринки.
Жизнь – это люди, которых тебе довелось встретить. В этом смысле моя жизнь удалась, судьба сводила меня с необыкновенными людьми, многие из которых стали в наше время легендой. В Театральном институте у меня были талантливые педагоги: Б. Петровых, А. Авербух, М. Чежегов. Но моим актёрским университетом стал Александринский театр, где я училась высшему мастерству у замечательных, выдающихся актёров. Собственно, я учусь до сих пор, ведь художник не должен заниматься тщеславным самолюбованием, он обязан постоянно совершенствоваться.
В начале творческого пути у меня был выбор: либо сниматься в кино, либо служить в театре. Я выбрала театр, потому что Александринка – это самая лучшая школа, которую может пожелать себе любой актёр, поистине высшая школа.
Когда рассказывают об Александринке, то в первую очередь говорят про актёров-мужчин. Может быть, это происходит потому, что России всегда нужна сильная личность, которая, конечно, ассоциируется с мужчиной. Но я не могу не вспомнить великолепных актрис Александринского театра. Словно бы о них писал А.С. Пушкин:
«Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец».
Пушкин знал, что всё в жизни начинается с женщины, она дарит самою жизнь, стало быть, в мире её слово – решающее. Так же и в театре. Е.И. Тиме, Е.М. Вольф-Израиль, О.Я. Лебзак, Е.П. Корякина, Л.П. Штыкан, Т.И. Алёшина, Г.К. Инютина, Н.В. Мамаева – вот далеко не полный ряд имён Александринки, вошедших в золотой фонд русского театра. Красавицы, они не заслоняли друг друга, каждая из них была личностью. По коридорам театра разносился аромат тончайших духов… Да, это были Мадонны, у них была своя тайна, перед ними, действительно, хотелось встать на колени. Они отдали молодость, ум, красоту, общение с семьёй и родными – всю свою жизнь – служению театру. А. Блок говорил, что театр – это «нежное чудовище», которое берёт всего человека, если он призван, и грубо выкидывает, если он не призван. В своих «нежных лапах» театр «баюкает и треплет» человека. Какую нужно иметь любовь к театру, чтобы не устать от его нежной грубости!..
У стороннего наблюдателя могло создаться впечатление, что актрисы Александринки не знают забот, они такие вальяжные, такие спокойные. Но за внешней лёгкостью и беззаботностью стояла огромная скрытая работа художника, который, как известно, должен денно и нощно трудиться над своей душой. Как говорил Л.Н. Толстой, чтобы переплыть быстроходную реку, надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесёт. Так и в области нравственных требований: надо быть всегда выше, иначе снесёт течением жизни. И эти женщины-актрисы всегда высоко держали планку.
Сегодня я вспоминаю не конкретные эпизоды из сценического бытия великих актрис Александринки, но тот благородный дух великого служения театру, который ныне, увы, практически исчез с подмостков и из-за кулис театра… Эти актрисы были очень разные по внешним данным и по внутренним ощущениям, и мне хотелось походить на них, но это невозможно: на сцене, как и в жизни, нужно оставаться самим собой. А вот соответствовать их уровню необходимо, и я до сих пор ощущаю эту огромную ответственность. Каждый раз, выходя на сцену, я думаю о том, что в зале сидят люди, которые гораздо умнее меня (я рассчитываю на такого зрителя), и не дай Бог, если они не поверят мне, не услышат, как бьётся моё сердце. Не приведи Господь оскорбить зрителя своим снисходительным равнодушием! – с годами это чувство стало более обострённым. Ведь самое страшное, что может произойти с актёром, – когда вместо высокого духа служения искусству на сцене поселяются притворство, бессмыслица, ложь.
Расскажу об одном случае, говорящем о высочайшей, даже, пожалуй, жестокой требовательности к себе великих актёров Александринки. В спектакле по пьесе А. Арбузова «Потерянный сын» Николай Константинович Скоробогатов играл одну их главных ролей – отца. Перед началом действия он подошёл ко мне за кулисами и сказал: «Вы знаете, сегодня у меня особый спектакль. Я пригласил своего друга, он тонкий, чуткий и, что очень важно, честный и бескомпромиссный человек. Я посадил его специально довольно далеко, на места за креслами. Вы помните мой большой монолог во втором акте? Если мой друг скажет, что меня плохо слышно, или что я недостаточно сильно и убедительно играю, или моя актёрская энергетика недостаточна для Александринки, то я завтра же напишу заявление об уходе из театра». По правде сказать, в первый момент слова Н.К. Скоробогатова произвели на меня двойственное впечатление: то ли причуды, то ли некоторого актёрского кокетства. И только день спустя я поняла, что это были слова большого мастера, относящегося к себе по гамбургскому (и я добавлю – по Александринскому!) счёту: Николай Скоробогатов уволился из театра по собственному желанию!
«Актёрская профессия счастливая, но и трудная, трудная бесконечно, – говорил Василий Васильевич Меркурьев, – это профессия, которая захватывает, подчиняет себе всю жизнь без остатка». Почему-то мне часто вспоминается последняя репетиция в жизни В.В. Меркурьева, образ ещё одного великого александринца. Мы работали над пьесой К. Кедрина «Рембрандт». Меркурьев так и не смог сыграть её для зрителей – Василий Васильевич был уже очень болен. Репетиция началась ближе к ночи. Он вышел на сцену в костюме и гриме Рембрандта. На призыв пастора, который просил его покаяться, Василий Васильевич спокойно, с трагической простотой и мудростью, произнёс слова:
«…покаяться
Как будто не в чем, я в труде ослеп.
Не убивал, не предавал, работал,
Любил, страдал и честно ел свой хлеб,
Обильно орошённый горьким потом».
Вспоминается тьма и свет: пустой тёмный зал и освещённая сцена. И большой, прекрасный человек, при виде которого сжималось сердце в предчувствии утраты. Впрочем, впечатление о предсмертном монологе Рембрандта (Меркурьева!) нельзя передать словами – это тайна! Тайна мастерства, которое надо было копить в себе всю жизнь, чтобы выйти на сцену и превратить коллег-актёров в потрясённых зрителей, поведав такие глубины души человеческой!
В Александринке я часто испытывала потрясение от игры своих коллег. Когда меня, только что принятую в труппу театра, заняли в массовке спектакля по пьесе Л.Н. Толстого «Живой труп», я была счастлива. Я стояла за кулисами и буквально плакала, смотря на Ольгу Лебзак и Галину Инютину, на этих красивейших женщин. В душах их персонажей шла напряжённая внутренняя работа, борьба с самим собой… А Николай Константинович Симонов в роли Протасова – это чудо! Я была настолько заворожена его игрой, что однажды, во время поклона, когда все актеры ушли со сцены, я от растерянности осталась кланяться вместе с Симоновым. Обернувшись ко мне, он только и сказал: «А что это Вы тут делаете?» – и долгое время после этого случая Николай Константинович подшучивал надо мной при встречах в театре.
О масштабе личности Н.К. Симонова говорит один незабываемый эпизод. Как-то получилось, что Николай Константинович пару месяцев не выходил на сцену. И вот после перерыва – спектакль «Живой труп», его незабываемый Протасов. Симонов появляется в самом начале спектакля, приближаясь к зрителям из глубины сцены на вращающемся круге. Сейчас он произнесёт первые фразы своей роли… Но зрители не дали сказать ему ни слова, зал встретил актёра овацией: сперва встал первый ряд, затем второй, третий… Вот поднялись зрители на местах за креслами, первый ярус, второй – и так до пятого яруса, весь зал словно бы нахлынул единой волной, приветствуя само появление Н.К. Симонова, возвращение гения сцены!
Я порой с удовольствием смотрю спектакли других театров, с большим уважением отношусь к актёрам, но великих александринцев – О.Я. Лебзак, Л.П. Штыкан, Г.К. Инютину, Н.К. Симонова, Н.К. Черкасова, А.Ф. Борисова, В.В. Меркурьева, Ю.В. Толубеева, И.О. Горбачёва – никто никогда не заменит. Это художники, вошедшие в легенду, – прекрасные, исключительно образованные, мыслящие, со своей болью, со своим взглядом на мир – настоящая русская интеллигенция. Этих творцов уже нет с нами, и утрата их невосполнима. Вспоминаются слова А.Н. Островского на открытии памятника А.С. Пушкину: «Не с кем думать, не с кем чувствовать…»
Ответственность, мне кажется, передаётся по наследству, и от неё невозможно уйти. Моё поколение – «времён связующая нить». Жизнь неотвратимо меняется, и это нормально, но вера всегда определяет жизнь – «по вере вашей дано будет вам». Я верю в молодое поколение – это порыв свободы, прорыв поиска. Главное – сохранить достоинство, присущее актёрам Александринского театра, не терять присутствие духа в нашу непростую эпоху, когда Россия летит куда-то, не сразу и поймёшь, куда, и каждому хочется удержаться, не вылететь из её брички.
Я убеждена, что любовь, добро и сострадание, а не одна только красота, спасут мир. Актёр и режиссёр должны понимать, что зритель приходит в театр думать, сочувствовать, сострадать – чтобы попытаться изменить себя, стать лучше. Великие предшественники современных александринцев отвечали на вопросы времени, которые, так или иначе, задавал себе каждый зритель. И в том же, на мой взгляд, состоит миссия нынешних актёров.
Я благодарна Богу и судьбе за щедрость ко мне, за то, что я служу в Александринском театре, в этом Храме искусства, который имеет своё неповторимое лицо. И мне хочется, чтобы он сохранялся именно как Храм, где всё на своём месте и где великие творцы прошлых времён вдохновляют новые таланты, с трепетом входящие под его высокие своды.